– Ну, ничего, как-нибудь выкручусь! Не я первый, не я последний, – решил Горский, который сильно не любил обременять себя заботами и излишними мыслями. Дурман, завладевший им внезапным и необъяснимым образом в лесном доме, рассеялся. Сергей очнулся, опомнился и пришел в себя. Он проснулся. И снова стал самим собой.

В поезде, глядя на пробегающие залитые солнцем поля, зеленые рощи и заросшие камышом речушки, он вспомнил русалку, плывущую по неподвижной глади лесного озера, и ему показалось, что он узнал ее… Его холодное сердце сладко встрепенулось, всего на одну секунду. И снова забилось спокойно.

Алена выглянула в окно. Снова у подъезда стоит этот парень, с которым она познакомилась в театральной группе. Удовлетворенная, почти плотоядная улыбка, искривила ее губы. Так, наверное, улыбается кошка, съевшая упитанного воробушка, отряхивая перышки со своего нежного носика и облизываясь.

Парня звали Богдан, он работал на студии звукозаписи, и по совместительству был звукорежиссером в театре. Алена сразу, с первого взгляда поняла, что ей не понадобится особых усилий, чтобы она могла делать с Богданом все, что захочет. Изображая мнимую холодность, она заставила его настойчиво ухаживать, и теперь делала вид, что начинает проявлять интерес к своему кавалеру, который был готов дневать и ночевать под ее окнами.

Это удивляло всех, кто знал Богдана, как абсолютно равнодушного к женщинам, рассудительного и умного мужчину. Давно и тесно связанный с театральной и богемной средой, он, тем не менее, оставался как бы в стороне от их тусовок и образа жизни, никогда не изменял свои принципам и не подстраивался ни под чье мнение. Девушки и женщины, которые его не знали достаточно близко, пытались привлечь его внимание, но безрезультатно. Ходили слухи о его «нетрадиционной ориентации», но и те со временем развеялись, потому что ничего такого, что могло бы подтвердить подобные предположения, не происходило.

Богдан оставался загадочным, недоступным, непонятным, и оттого еще более привлекательным мужчиной. Он был хорош собой, внимателен, ровен и неизменно корректен в поведении, надежен в дружбе, приятен в компании – и только. Близких друзей у него не водилось. Женщины если и были, то никто о них не знал. В Москве у Богдана, якобы, проживал родной брат, еще более таинственный. Брат приезжал исключительно редко, жил у Богдана в хорошей трехкомнатной квартире, которую помог ему купить, любил дорогой коньяк, дорогие сигареты и дорогие произведения искусства. На выставке Артура Корнилина он купил за немалые деньги картину «Искушение». Судя по всему, человеком он был вполне обеспеченным, но необщительным и нерадостным. Оба брата придерживались похожих взглядов на жизнь, имели репутацию крутых и серьезных мужчин, себе на уме. Женщины их не интересовали. Или они слишком хорошо научились этот интерес скрывать.

Тем более удивительным казалось увлечение Богдана Аленой всем, кто его давно знал. Такого безрассудства и исступления никто не мог ожидать от него. Он буквально не сводил с девушки глаз, готов был предупреждать любое ее желание, идти на любое унижение, на любой компромисс.

Происходило что-то из ряда вон выходящее. Об этой пикантной новости шептались за кулисами и в пропахших пудрой гримерных, в театральном буфете, на репетициях, и даже на сцене. На Богдана бросали многозначительные взгляды, которых он не замечал, и делали намеки, которые он игнорировал. Он словно ослеп и оглох, одержимый единственным желанием – завладеть вниманием Алены любой ценой. То, что для других было обычной бравадой, пустой болтовней и поверхностной, фальшивой игрой, своего рода фарсом под маской трагедии, – для Богдана неожиданно оказалось подлинной драмой, которая разыгрывалась у всех на глазах, и не на сцене, а в самой настоящей надоевшей всем и приевшейся жизни. Истинная страсть разгоралась, словно вселенский пожар, вовлекая в свою жестокую орбиту случайных зевак и прочих любопытных. В игре делалась крупная ставка. Оказалось, что есть еще игроки, готовые платить любую цену. Действительно любую. Это взбудоражило нафталинный театральный мирок, гордо именующий себя «богемой», взвинтило нервы, разогнало скуку.

«Эрос[32]всесильный явился, и доказал, как смертоносно могут разить его стрелы…»

Сколь ни давно были написаны кровью из сердечных ран подобные строки, как ни изменились чисто внешние формы жизни, – тайная сердцевинка ее, невидимая, осталась прежней. Что и было продемонстрировано зевающей публике в отдельно взятом театральном коллективе отдельно взятого города. История любви Богдана к Алене стала «бомбой», взорвавшей неторопливый пыльный уклад провинциальной жизни.

Алена, переехав в город, сразу изменилась до неузнаваемости. Вряд ли кто-нибудь из односельчан, случайно повстречав ее на многолюдной улице, узнал бы в стильно одетой, модно причесанной самоуверенной красавице внучку бабы Нади, которая гоняла хворостиной гусей и уток к пруду, да грызла семечки на сельских посиделках. Откуда только взялись изящные манеры, правильная речь, умение поддерживать светскую беседу?

Благодаря деньгам, полученным за «Изгнание из рая», деревенская девчонка получила возможность учиться в профессиональной студии при театре. Актриса она была никакая, зато «светская дама» получилась то, что надо. На репетициях режиссер отводил глаза, а партнеры с трудом сдерживали смех, но открыто никто протеста не выражал. Намеков же Алена не замечала, так как свято верила в свою неземную красоту и природный талант. Она станет звездой, в этом нет и не может быть никаких сомнений!

Мужская половина труппы ухаживала за ней, а женская, как водится, скрыто ненавидела. Злобные сплетни тянулись за Аленой, как длинный яркий хвост за павлином. Справедливости ради, следует сказать, что добрая половина их имела под собой реальную почву. Алена вела себя нагло, презрительно и беспардонно с теми, кого считала ниже себя, и хитро, расчетливо и умело с теми, кого считала так или иначе полезным. Внимание Богдана льстило ее самолюбию, развлекало. Она с удовольствием принимала подарки, цветы и приглашения, ездила с ним на природу, ходила в гости, на выставки и премьеры.

Про Сергея она почти забыла, тем более что он, приехав из деревни, сразу отправился в Москву, приводить в порядок дела. Алена предпочитала синицу в руке сейчас, вместо журавля в небе, неизвестно, когда. Ее звездная карьера должна была состояться во что бы то ни стало, и для этого все средства хороши. Сергей Горский превратился в далекое и померкшее воспоминание, как и та призрачная купальская ночь, которая то ли была, то ли пригрезилась.

Алена последний раз посмотрела на себя в зеркало, и, очень довольная, выпорхнула из подъезда. Богдан предложил ей провести вечер у его друзей за городом.

Муж и жена, оба художники, встретили их радушно. Во дворе под липами развели костер, жарили мясо, коптили маленьких карасиков, которых мужчины наловили в заросшем камышами и ряской пруду. Хозяйка внимательно присматривалась к Алене. Она давно знала Богдана, и ей было интересно, кто же, наконец, покорил ледяное сердце неприступного «мистера Икс», как харьковская богема называла звукорежиссера.