Лина отключилась, постояла, рассеянно постукивая мобильником по руке, и снова принялась укладывать вещи в чемодан. Как не вовремя! И ведь теперь не отстанет. Лина собиралась все рассказать Илье, но не сейчас, когда он сам в расстроенных чувствах из-за обрушившегося на него прошлого. Потом, когда они вернутся из поездки! Потом.

Из Екатеринбурга они выехали в пять утра. Лина предполагала, что Званцев хочет уложиться в один день, и знала, что ничего не выйдет, но помалкивала. Они сразу направились в Келым, только заселились в северотурьинскую гостиницу, звучно именовавшуюся «Прометеем», где и позавтракали.

– Теперь я поведу, – решительно сказал Илья, оттеснив Макса. Тот обернулся к Лине, но она махнула рукой и шепнула Максу:

– Да пусть ведет! Ему надо чем-то занять себя. А ты будешь штурманом.

Илья так резво наддал ходу, что Макс только крякнул, а Лина сказала:

– Званцев, ты не на ралли Париж – Дакар, уймись.

Да, на Дакар это было мало похоже, тем более на Париж: по обе стороны узкого двухполосного шоссе зеленой стеной стояла тайга – кедры и ели, слегка разбавленные лиственницами и березами, а иногда в просвете вдруг показывался горный отрог. Через какое-то время у всех стали названивать телефоны: Макс пару раз сбросил звонок, потом написал несколько SMS. Илья спросил:

– Какие-то проблемы?

– Да это из дома. Просил же не дергать меня, так нет!

Званцев съехал на обочину и заглушил мотор:

– Идите, поговорите. А я передохну.

– Спасибо!

Макс вылез из машины и схватился за мобильник, Илья с Линой смотрели, как он жестикулирует и что-то кричит в трубку.

– У них дочка замуж собралась, – сказала Лина. – А ей всего двадцать, и парень какой-то не сильно подходящий.

– Они так рано поженились? Раз дочери уже двадцать?

– Это его падчерица. Еще дочка есть, той десять, кажется. У Макса жена на восемь лет старше, представляешь? Но никогда не подумаешь. Я их раз видела вместе. Лия такая красивая! На Одри Хепберн похожа. Макс ее обожает[4]. Так что зря ты меня к нему ревновал. Между прочим, Макс первый заметил, что ты в меня влюблен!

– Ишь ты, глазастый какой.

– Глаз-алмаз!

«Глаз-алмаз» наконец договорил и забрался обратно в машину.

– Ну, что там? – спросила Лина.

– А! Сплошной дурдом. Сказал: вернусь – разберусь. Надеюсь, пока меня нет, Анютка не успеет замуж выйти. Простите, Илья Константинович, что я гружу вас своими заботами.

– Ничего страшного. Когда вернемся в Екатеринбург, можете сразу лететь в Москву.

– О, спасибо!

– И так народу в сопровождении слишком много, – проворчал Званцев, выруливая на шоссе. – Я бы еще кое-кого в Москву отправил.

– Это он на Настю намекает, – рассмеялась Лина. – Невзлюбил!

– А что так? – спросил Макс. – Вроде она ничего.

Макс чувствовал себя неловко, хотя ему это было совершенно несвойственно. Обычно он легко вписывался в любую компанию, но тут оказался словно между двух огней: с одной стороны грозный шеф, с другой – Лина, с которой он успел подружиться и перейти на «ты». Так что Макс старательно соблюдал политес и следил за языком, чувствуя, что Лину это забавляет. В Келым они приехали к обеду. Выбравшись из машины, Илья огляделся и пожал плечами:

– Наверно, все сильно изменилось.

– Еще бы, – поддержала его Лина. – За тридцать с лишним лет-то.

– Кажется, тут река должна быть?

Они постояли на берегу неширокой реки, в медленных водах которой лениво плыли отражения белых облаков – день был как по заказу: яркий, солнечный. Но сам городок производил безрадостное впечатление, хотя тоже был ярким: красные кирпичные трехэтажные дома, белые пятиэтажки, покрашенные полосами в красный, синий и оранжевый цвета, явно новые пластиковые детские площадки, странно смотрящиеся среди зарослей сорной травы и щербатых плиточных тротуаров со сверкающими лужами после недавнего дождя. Деревьев было мало, цветов и вовсе не видно. Правда, Макс обнаружил парочку пальм, которые при ближайшем рассмотрении оказались декоративными конструкциями, увитыми светодиодными лампочками. Они возвышались около здания местной администрации рядом с флагштоками, на которых развевались флаги двух типов: российский триколор и, очевидно, местный – сине-зеленый с золотом.

– Что там изображено, не видишь? – спросил Макс.

– Я не вижу, но знаю, – ответила Лина. – Это золотая снежинка, а над ней бело-красная корона. Герб Келыма.

– Корона над снежинкой? Ну, они дают! Тут сколько народу-то живет? Два с половиной человека?

– Три тысячи пятьсот семьдесят два, – сказала Лина. – В прошлом году столько было, в этом еще не сосчитали, видно.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я подготовилась.

«Какая ж тут тоска-то! Хуже, чем в Ясногорске. А зимой? Брр», – подумала Лина, покосившись на взволнованного мужа, который безуспешно пытался оживить воспоминания своего раннего детства.

– Ну что, пошли к Ивановым? – сказал Званцев, собравшись с духом.

Все волновались – и хозяева, и гости. Ивановы жили в трехэтажном кирпичном доме, а от прежнего, деревянного, уже и следа не осталось: Миша, так и служивший участковым, забрал к себе одинокую тетку. Анне Захаровне было под восемьдесят, и видела она плохо – долго приглядывалась к Илье, потом сказала:

– Ох, не разберу никак… Миша, на кого он похож-то? На мамку?

– Больше на отца, мне кажется. Глаза только от Ирины, – ответил смущенный Миша, виновато покосившись на Званцева. – Отец ваш приезжал к нам. Ну, вы знаете.

– Ты-то признал меня, сыночка? – обратилась Анна Захаровна к Илье. – Забыл, поди, совсем?

Илья, застывший у двери, вдруг ожил – подошел и обнял старуху:

– Я помню, тетя Аня. По голосу узнал. Вы и тогда мне так говорили: «сыночка»!

– Ох, жаль ты моя! Вырос, слава богу. Как у тебя-то, все ли хорошо?

– Все хорошо, тетя Аня! Вот жена моя, Лина.

– И детки есть?

– Еще не успели. А правильно я помню, что у нас кошка была? Полосатая, глаза зеленые…

– Была, была! Мурка! Так и спал с ней в обнимку.

– Еще шанежки помню…

– Ну, дак сейчас и попробуешь шанежки-то! Сама уже не гожусь, а невестка знатно печет. Миша, чего к столу не зовете?

Званцев не предполагал никаких застолий, но засиделись до вечера, еле отбившись от приглашения остаться на ночь.