При определенной взаимодополнительности школ, по крайней мере, в части аналитического инструментария, нельзя не отметить интеллектуальное и превосходство российской исследовательской программы над западной. Признание этого превосходства можно найти книгах многих зарубежных исследователей, например, К. Крауча[103] и др.

Лидерство российской школы обусловлено не тем, что наши слоны самые слоновитые слоны в мире, а прежде всего тем, что именно российская история дает наиболее богатый и разнообразный материал для наиболее глубокого, всестороннего изучения природы власти. Понимание этой природы позволило российским исследователям, и прежде всего, А. Фурсову, занимающемуся этой темой уже четверть века, наиболее полно, детально и глубоко проникнуть в феномен кратократии – паттерна домината, контролирующегося, опирающегося и использующего ресурс власти, порожденной насилием или сакральностью.

Еще до недавнего времени считалось, что для западных обществ кратократия либо неактуальна вообще, либо представляет собой архаическое или маргинальное явление. Однако в последнее время в открытых и служебных материалах ведущих фабрик мысли, включая Брукингский институт, Институт Санта-Фе, Атлантический институт и т. п., кратократы рассматриваются как отдельный паттерн в структуре глобального и сублокального доминатов. Более того, в западный исследовательский, а теперь уже и в СМИ-словарь для обозначения этого паттерна, в том числе в североатлантических, японских и китайских структурах доминирования, использует термин silovik.

Казалось бы, четырьмя перечисленными паттернами гетерархии доминирования, включающих финансистов, менеджеров, когов и силовиков, можно было бы ограничиться. Однако это было бы несправедливо по отношению к мировой истории и человеческой деятельности.

В наиболее явном виде эту недостаточность не просто понял, а превратил в фундамент разработки мощнейшего инструментария психоистории В.И. Ленин в своем учении и практике партии нового типа[104]. Практически осмыслив работы К. Маркса, Ф. Энгельса, австрийских и немецких социал-демократов, французских социалистов-синдикалистов и т. п., он сделал вывод, что природа человеческой деятельности требует создания тех или иных организованностей, без которых производственные, потребительские, культурные и иные процессы просто не возможны. На этой основе В.И. Ленин совершил историческое открытие: подобные организованности неизбежно могут и должны получить свое представительство в доминате даже в тех случаях, когда интересы домината враждебны им. Причем, это представительство может носить как предельно конфликтный характер (у В. Ленина), так и характер сосуществования и взаимовлияния (как например, у Каутского и т. п.). Ленинская партия нового типа – это и есть структура обеспечения вхождения организованности трудящихся в доминат, конфликтного существования в нем и полного изменения структуры доминирования.

Параллельно с В.И. Лениным эту же тему на ином историческом материале с иными целями и иным мировоззренческим и интеллектуальным инструментарием разрабатывали британские фабианцы, причем, прежде всего ветви, связанные с лордом А. Мильнером, Б. Шоу и Г. Уэллсом[105]. Примерно в том же направлении не только размышляли, но и действовали представители корпоратистского направления, традиционно связанные с различными версиями фашизма[106].

Хотя приведенные примеры относятся к политической области, паттерны доминирования подобного рода могут сложиться и реально складываются на самом различном базисе. Этим базисом не обязательно может быть производственная деятельность, но и сфера потребления, и даже культура, идеология и в особенно мощном варианте – религия. Наиболее полно, хотя и излишне экономизировано этот феномен описан в книге М. Олсона «Логика коллективных действий: Общественные блага и теория групп»[107]. Крайне интересны в этом плане книги А. Перланда[108] и Г. Домхоффа[109].

Представительство группы, которую можно условно назвать активистами в структуре домината, связано с тем, что именно человеческие группы, а не единичные личности, в подавляющем большинстве случаев, являются не только движущей силой мировой, региональной и страновой динамик, но и субъектами повседневной, самой разнообразной деятельности. Соответственно всегда имеются держатели ресурса групповой идентификации. Без идентификации нет никакой целостности или группы. Ресурс идентификации по своей природе, проявлениям и возможностям конвертации в корне отличается от на первый взгляд близкого ресурса организованности, которым располагают менеджеры. В предельном случае разница между ними примерно такая же, как между эффективным управленцем и вдохновенным политическим трибуном. Данный ресурс как никакой другой носит личностный характер и завязан на конкретных его обладателей.

Таким образом, в гетерархии доминирования можно выделить пять основных паттернов: финансистов (банкстеров), менеджеров (корпоратократов), когов (нетократов, гикономиксов, умников и т. п.), силовиков и активистов.

Как это ни парадоксально, сам по себе подход к выделению структур доминирования ближе не к классовому или элитному, а к системно-динамическому анализу. Этот подход наиболее точно описывается на количественном и метафорическом уровне не столь популярной сейчас у гуманитариев, типа М. Хардта и А. Негри[110], теории множеств, сколько мало кому известной за пределами математиков и физиков так называемой теории категорий и функторов.

В блистательной статье двух гениальных ученых Р. Ди Бартини и П.Кузнецова[111] «О множественности геометрий и множественности физик» предельно сконденсировано изложена суть этой теории. Исходными в мире являются не единичность, а целостность, не статика, а динамика. Поэтому все можно определить через три ключевых термина: инвариант – нечто неизменное, устойчивое, определенное; группа – способ существования инварианта в более-менее устойчивом виде в течение определенного периода времени или, как говорят математики, конкретная форма преобразования и функтор – собственно изменение, трансформация или опять же следуя математическому языку – преобразование.