— Да ну, глупость какая. Проветриться тебе надо! Враз полегчает, говорю тебе, — трактирщик упорно увлекал его куда-то в сторону двери и он, в конце концов, был вынужден сдаться.

Чем ближе они подходили к форуму, тем многолюднее становилось на улицах. Нет, до тех столпотворений, что бывали в Городе до начала проскрипций, сегодняшней толпе было далеко, — они добрались от Субурры[3] до форума буквально за считанные минуты — но все-таки.

— Интересно, их просто зарежут, как жертвенных животных или устроят какое представление? — глаза трактирщика горели неподдельным интересом, невольно вызывая у него ассоциации с галльскими друидами и заставляя усомниться в своих выводах. Поистине, этот город сошел с ума.

— Не знаю, — коротко отрезал Квинт.

— Чего ты такой невеселый-то? — с подозрением посмотрел на него трактирщик.

Вопрос выбил у Квинта почву из-под ног и заставил задуматься.

Если бы он честно сказал, что ему становится дурно от одной мысли о том, что мальчишка собирается сделать, или отрицательно отозвался о том дерьмовом театральном представлении, которое тот устроил несколько лет назад, протащив через Сенат закон о посмертном обожествлении Цезаря, он бы просто подписал себе смертный приговор, без какого-либо толку. К сожалению, красиво врать он тоже не умел — поэтому, снова пойдя на компромисс со своей совестью, он сделал вид, что не расслышал вопрос.

Тем временем они подошли к хвосту толпы и все внимание трактирщика переключилось на расталкивание людей, чтобы занять места поудобнее. О Квинте он, похоже, вовсе позабыл. Замечательно. Пусть выбраться из плотно обступавшей его толпы Квинт уже не смог бы, но теперь он мог спокойно потеряться, чтобы не изображать перед трактирщиком бурную радость от происходящего. Алиби у него всегда было при себе — старая травма колена, из-за которой он прихрамывал на правую ногу и толком не мог бегать.

Квинт постепенно сбавил скорость, практически остановился, и спокойно вздохнул только тогда, когда перестал видеть перед собой спину надоедливого трактирщика. Колено потихоньку начинало ныть. Кажется, если тот все-таки спросит, ему даже врать особо не придется.

Припадая на правую ногу, он сдвинулся еще немного вправо и занял место за какой-то молодой парочкой. Девушка обернулась и глаза ее расширились в испуге. Квинт даже не повел бровью. Шрам, пересекающий половину его черепушки, определенно не придавал ему привлекательности, а вкупе с крепким телосложением и раздраженным выражением лица запросто мог напугать какую-нибудь не в меру впечатлительную женщину. Такая реакция была для него не в новинку.

Он перевел взгляд на ростры, стараясь не смотреть на нее. Ораторское возвышение все еще пустовало — ни приговоренных, ни мальчишки, ни даже его свиты подхалимов.

Может, все-таки уйти? — промелькнула у Квинта в голове шальная мысль. От настырного подозрительного трактирщика он все равно уже отделался, смотреть на то, как Республика со свистом скатывается в более приставшее германцам или галлам варварство, у него не было ни малейшего желания, остановить происходящее и вразумить окружающих он никак не мог. Впрочем, второе вряд ли вообще требовалось. Таких, как этот трактирщик, было меньшинство — просто сейчас только они не боялись высказывать свое мнение вслух, и, как следствие, слышно было только их.

Так и не приняв никакого решения, Квинт скоро понял, что все пути к отступлению закрыты. Спереди раздавался шум шагов множества ног, командные голоса и звяканье оружия. Ему не нужно было пытаться вытянуть шею посильнее и разглядеть все получше, чтобы понять, что приближалась процессия мальчишки. Он мысленно выругался сам на себя. Теперь придется смотреть.

Ликторы, ликторы, легионеры, еще ликторы. Мальчишка был всерьез обеспокоен своей безопасностью, раз окружил себя такой армией. Чтобы разглядеть самого охраняемого, Квинту пришлось вытянуть шею до хруста.

Щуплый бледный юноша лет двадцати на вид, находился в самом центре процессии. Император Август, — ухмыльнулся Квинт про себя, припоминая один из последних опубликованных в Acta diurna[4], указов, — Ни одного боя, главное, самостоятельно не выиграл, а все туда же. Император[5].

Чего ради мальчишка сменил себе имя и чем его не устраивало быть Гаем Юлием Цезарем Октавианом, он, как и все, с кем ему доводилось обсуждать этот вопрос, решительно не понимал.

Процессия остановилась у ростр. Несколько ликторов взбежали наверх первыми, осмотрели ораторское возвышение и только после их сигнала вслед за ними проследовал мальчишка. В пурпурной тоге, являвшейся атрибутом императоров, он смотрелся невероятно нелепо, но решительно никто — и Квинт в том числе — не рискнул бы ему сказать об этом. В гневе мальчишка был страшен, а вывести его из себя, по слухам, было проще пареной репы.

— Квириты, — негромко начал мальчишка, поднявшись на ростры. Одного этого оказалось достаточно для того, чтобы разговоры в толпе стихли, — Как вам всем прекрасно известно, четыре года назад нашу великую Республику постигла поистине ужасная трагедия…

Кто-то толкнул его под руку и тут же бросил короткое:

— Извини.

Квинт обернулся на звук показавшегося ему смутно знакомым голоса, только чтобы увидеть вспотевшую спину и седой затылок говорившего — мужчина уже успел продвинуться вперед.

Раньше надо было приходить, если так хочешь все рассмотреть в подробностях, — с раздражением подумал он.

Стоило ему повернуться назад, туда, где происходило основное действо, толпа снова пришла в движение и над его ухом возбужденный мужской голос с южным акцентом крикнул:

— Гай, постой! Ты куда?! Гай!

Кричавший мужчина быстро протиснулся мимо него, едва позволяя Квинту себя рассмотреть. Растрепанный, со странной конструкцией на переносице и в не менее странной одежде, он выглядел очень непривычно.

— Извините, — повторял он, орудуя локтями, к неудовольствию окружающих людей.

В недоумении, Квинт следил за ним, пока и его спина не скрылась из виду, после чего его внимание переключилось обратно на ростры. Там мальчишка продолжал свою речь, расхаживая из стороны в сторону:

— Как надлежит любящему сыну, я возложил на свои плечи бремя мести за моего убитого отца.

В какой-то момент Квинт поймал его взгляд и ему тут же сделалось не по себе — хоть речь мальчишки была преисполнена скорби, глаза его не выражали ровным счетом ничего.

Еще один удар под руку и шипение соседей заставили его снова отвернуться от ростр. Трое странно одетых человек сосредоточенно пробивали себе дорогу через толпу, похоже, направляясь за проследовавшими в сторону ростр ранее мужчинами. Двое из них — мужчина и женщина — были одеты практически одинаково, в странные синие одежды. Варвары какие-то, что с них взять. Рабы, наверное.

— Вы уже достали! — в сердцах вскрикнула незнакомая матрона, стоявшая от него по левую руку, когда ее отпихнули в сторону.