Я назвал формы липкими, потому что они приставали к моим мыслям. Каждую можно было «зацепить» и «потянуть» куда угодно, лепить из них кошмары и чудовищ, ангелов и сладкие сны. Я мог вытащить из клоаки до-бытия любой ужас и послать его в любое место мира, хоть на далёкие звезды, но это было бессмысленно: там не нашлось никого, похожего на людей.

Одновременно с приливом Силы на меня обрушилось понимание истинных масштабов затерянности планеты и степени моего одиночества; Вселенная подавляла, словно сопротивлялась пронизавшему её и размазанному по ней призраку нового сознания. Раздавленное, растворённое, оно стало изнанкой, обращённой к «внутренностям» сверхсущества, и я вдруг почувствовал: все вокруг – живое.

В этом обманчиво «голом» космосе было даже слишком много жизни! Что делать ничтожному человечишке, когда на него накатывает подобное – будто в кошмаре, где оживают даже камни, – но все оказалось в тысячу раз насыщеннее? Что делать, если повсюду поджидает жизнь – чуждая, непостижимая, неуловимая, равнодушная или враждебная, протекающая за пределами всякой мыслимой эволюции; жизнь, лежащая в основе вещей, ставшая пространством-временем и сделавшая материю самым призрачным из своих творений?..

Я был одновременно охотником и жертвой в диком лесу воплотившихся грёз, и ещё заблудившимся ребёнком, и листом, трепетавшим в голодной глотке ветра, и эхом восторженного крика, уносимым звёздным отливом… Присутствие гигантской, но неразличимой тени Габриэля ощущалось постоянно. И в отличие от меня он был гораздо глубже укоренён в том жутком и далеко не первозданном хаосе, который находился за гранью обычного человеческого восприятия и крался за каждым из нас, чтобы в удобный момент ЗАБРАТЬ у жизни. Чёрный великан, чёрная звезда, чёрный спрут… Руки, лучи, щупальца – что там ещё у него было? – он хватал ими ХИМЕР и двигал тенями умерших.

Но мертвы были лишь тела в нашем мире. Я начал улавливать, постигать нутром пока только самые примитивные принципы зловещей и чудовищной механики, запущенной чакланами или истинными собирателями костей, – механики, позволявшей заново «одеть» бесформенную потустороннюю сущность на кости её человеческого предка (наверное, не последнюю роль тут играло кровное родство – что-то наподобие совместимости тканей – но это лишь слабая аналогия). Может быть, в этом и состояла цель непрекращавшейся охоты за останками?

Однако, вероятно, самым жутким являлось то, что новое создание никогда не было абсолютно тождественно своему предшественнику и неизбежно несло в себе частицу посмертного монстра. Но чем грозило накопление искажений и отклонений много «поколений» спустя? Полным вырождением или наоборот – приобретением демонического могущества? Во что превращался в конце концов тот, кто имел претензию жить вечно, собирая себя из бледных теней и костей в этом плотном мире? И разве никто из чакланов ещё не пробовал поработать с нечеловеческим «материалом»?

Через мгновение я знал: проклятый отступник Габриэль пробовал и не такое. Ответ пришёл из бурлящей трясины, где есть вообще ВСЕ ответы, но некому задавать вопросы.

Но и это был лишь аванс, полученный мною за, может быть, негодный товар. Опять замаячили в каком-то неопределённом будущем, на отдалённом срезе истории, видения планетарных империй, нездешних замков, нефритовых городов, башен, поднявшихся до небес и готовых рухнуть при первом же легчайшем прикосновении разума, – все, чего я был лишён и вряд ли когда-нибудь достигну, – однако манящая мечта, величественная тоска по вечности прочно держала меня на привязи, и я понял: я совершу все что угодно на пути к безумной цели.

Чтобы достичь света, надо двигаться во тьме, преодолеть пространства, затопленные мраком и злом, не увязнуть в них и не захлебнуться. Это казалось трудным, почти невыполнимым, но что я терял? Только то, что и так суждено потерять, как потеряли сотни тысяч поколений до меня.

А сейчас возникла очередная смехотворная преграда. Призрак обезумевшей старухи, вооружённый чем-то смертоносным, стоял в тёмных вратах – одних из многих, сквозь которые мне предстояло пройти. И стая монахинь, превращённых во что-то неописуемое, приближалась, загоняя меня в ловушку.

Конечно, тот, кто затеял эту опасную игру, охотился не за мной. Но Габриэль был ему не по зубам. Неизвестный мне охотник мог только лишить хозяина одного из верных псов. Невелика потеря, почти незаметный урон – хотя и это неплохо. А я уже кое-чему научился.

И позволил Госпоже Анархии собрать кровавый урожай.

* * *

После столь эффектного финала мы вылетели из «Такомы» быстрее, чем незрелые фрукты из прослабленного желудка. Говорить было невозможно без риска откусить себе язык. Безумный кучер правил упряжкой так, словно служил возницей у прощённого Люцифера. Пару раз мне казалось, что экипаж перекидывается, – но потом взлетевшие в воздух колёса с грохотом врезались в придорожную насыпь, и рессоры каким-то чудом выдержали это.

Причиной, конечно, были не кошмарные превращения монахинь и не чья-то очередная жалкая попытка остановить Габриэля. Просто хозяин вдруг заторопился. В этом было мало логики, однако я уже давно перестал ею руководствоваться. Имея дело с Габриэлем, можно отчасти полагаться на интуицию, но и она не является вполне надёжным средством уцелеть. Все зыбко; почва уходит из-под ног…

Спустя несколько часов бешеной скачки дорога стала непроезжей. Хозяин велел кучеру распрячь лошадей и убираться к черту, а затем объявил, что дальше мы пойдём пешком.

Кучер на глазах превращался в животное. Из его полуоткрытого рта капала слюна. Выполнив приказ, он опустился на четвереньки и неуклюже поскакал в сторону ближайших зарослей. Напоследок я успел заметить, что его одежда лопается, лицо вытягивается, а конечности обрастают чёрной шерстью. Через некоторое время из кустарника донёсся жуткий звериный вой.

На закате мы сделали привал. Нас окружала совершенно дикая природа. Нигде не было и намёка на человеческое присутствие, хотя однажды мне показалось, что я слышу гудок «Западного экспресса» – одинокий вопль, расколовший хрусталь вечернего неподвижного воздуха и поразивший меня своей затерянностью…

– Ты ещё не передумал, малыш? – спросил Габриэль ласковее, чем обычно, когда мы сидели возле костра.

– О чем вы? – Я очнулся от лёгкого транса, в который ввело меня созерцание танцующего огня.

Давно наступила ночь. Огонь пожирал сучья, и древесина превращалась в дым. Дым поднимался вверх; его зыбкая пелена искажала рисунок созвездий. Мне было совсем неплохо, пока хозяин не нарушил молчания.

– Я спрашиваю, ты ещё не изменил своего намерения дожить до нового Потопа?

Неужели началось?! Я молчал, не спешил заглатывать наживку. Откровенно говоря, не думал, что начало будет ТАКИМ. И эта вкрадчивость в его голосе… Я был почти уверен, что он снова насмехается надо мной.

Я кивнул – на всякий случай. Если это очередная издевательская шутка, то я ничего не теряю.

– Тогда отправляйся на охоту! Добудь себе тело.