— Это заявление представляется мне немного самонадеянным, — ответил судья, для которого даосы были отщепенцами, проповедовавшими вседозволенность и индивидуализм.

Словно не слыша его, Сю-Тунь продолжал:

— Как бы то ни было, последователи школы Шанцин особо поклонялись Солнцу, представлявшемуся в виде горнила, Луне как символу очищающей воды, Полярной звезде как центру, вокруг которого обращается весь мир, и Большой Медведице, символизирующей шесть отверстий в теле плода.

— Большой Медведице?

— Это имя, которым мы, люди с Запада, зовем созвездие из семи звезд, то самое, что вы зовете Большой Колесницей или Северным Ковшом. Этот пример наглядно показывает особое влечение некоторых даосов к небесным телам. Благодаря созерцательности, а также строгому воздержанию, исключающему сексуальные практики, они в конце концов приходят к слиянию с божествами горнего мира.

Но мандарина Тана не так-то легко было убедить.

— Всем известно, что поиски даосов направлены на обретение бессмертия, и движутся они к своей цели разными окольными, чтобы не сказать опасными путями. Мы же, последователи Конфуция, располагаем более надежным средством для его достижения: достаточно иметь многочисленное и исполненное почтения потомство, которое будет заботиться об алтаре праотцов. Благодаря культу предков мертвые продолжают жить в памяти живых — это и есть бессмертие.

— Я полагаю, что у каждого свой взгляд на эти вещи. Для нас, христиан, путь к бессмертию лежит через спасение души.

— И кто же спасет человека?

— Бог, — ответил иезуит.

Мандарин ничего не ответил на это, но через мгновение все же спросил:

— Необходимо ли спасение души для того, чтобы обрел бессмертие такой человек, как Джордано Бруно? Как вы думаете, сгорев на костре вашей Церкви, будет он вычеркнут из памяти человечества? Или вы считаете, что и через сотни лет люди будут вспоминать о нем?

Сю-Тунь пронзил его взглядом.

— Я убежден, что его будут вспоминать.

Какое-то время судья молча рассматривал усыпанный звездами небосвод, за время их разговора еще немного повернувшийся вокруг Полярной звезды, продолжая свое беспрерывное движение. Взволнованный этой красотой, судья готов был согласиться с мировоззрением даосов. Вполне вероятно, что некоторые из них, стремясь слиться с небесами, стараются присоединиться к этому вечному вращению, которое будет продолжаться и после их смерти. Может, в конце концов, это просто иная форма бессмертия…

Монаха сотряс новый приступ кашля; он прикрыл рот ладонью, но мандарин все же успел заметить, что тот харкает кровью.

— Сю-Тунь, не хотите ли горячего чая? — заботливо спросил судья.

— Не беспокойтесь обо мне, сударь! — с трудом выговорил француз в промежутке между двумя сильными спазмами. — Этот чертов кашель сейчас пройдет. Однако небольшое ночное купание пойдет мне на пользу, ибо мне кажется, что это угасающее пламя обжигает мне кожу.

С этими словами он быстро сбросил одежду, и в свете догорающих углей мандарин увидел глубокие гнойные раны, сбегавшие вдоль позвоночника по его спине. Это зрелище сразу заставило его вспомнить вчерашнюю сцену.

— Скажите мне, Сю-Тунь, знакомы ли вы с госпожой Аконит? — напрямик спросил он.

Тот в удивлении обернулся и, прежде чем ответить, бросил на него быстрый взгляд.

— Да, я действительно имею честь знать ее. Это женщина, чье общество не имеет цены, а речи поражают глубиной ума.

С деланным безразличием мандарин продолжил свои расспросы:

— Значит, у вас был случай беседовать с нею? Я и не знал, что вы бывали в нашей тюрьме.

— Вы ошибаетесь, мандарин Тан, я знаю ее не как тюремщицу, а как алхимика.

— Что вы говорите? Так вы занимаетесь искусством превращений? И что же, госпожа Аконит тоже не чужда этим занятиям?

Мандарин был разочарован. Мало-помалу все вставало на свои места: давешнее ночное свидание было вовсе не любовным приключением, а встречей единомышленников. Но это же все меняло! Их взаимопонимание объяснялось общим увлечением алхимией.

— Следует сказать, что иезуиты, как и некоторые другие ученые умы в Европе, охотно предаются занятиям алхимией. Мы тоже увлечены поисками философского камня, который позволяет превращать неблагородные металлы в золото.

— Как?! Значит, и вам знакомы колдовские действия даосов?

— Методы, конечно, у нас разные, но есть много сходного, ибо, в сущности, речь здесь идет об очищении некоего простого вещества с целью получения благородной субстанции. Изготовление философского камня включает в себя три основных этапа: сначала гниение, или черная стадия, целью которой является очищение исходного вещества от всяческих несовершенств. Затем идет белая стадия, символом которой является дерево, увешанное лунами; оно направлено на получение белого камня, с помощью которого неблагородные металлы превращаются в серебро. И наконец, красная стадия, символизируемая деревом, увешанным солнцами, результатом которого и является получение знамени! ого камня.

— А что, поиски философского камня направлены единственно на превращение материи или у них есть и иная цель, чисто духовная? Ведь даосы не будут копошиться у своих печей из таких приземленных соображений, — поинтересовался мандарин, крайне увлеченный темой разговора.

Сю-Тунь, оценивший, похоже, его вопрос, быстро согласился.

— Вот-вот, я к этому и веду. Поиски философского камня имеют и духовное значение: черная стадия означает для алхимика смерть в миру ради обретения вечности; белая стадия означает возвращение души в очищенное тело; а красная стадия — это его конечное вознесение.

— Таким образом, вы, как и даосы, гоняетесь за бессмертием!

— Да, это правда, философский камень входит в состав эликсира долголетия, универсального лекарства, которое умудряются изготавливать последователи даосизма. Но есть и еще одна составляющая, которая связывает нас с даосами: алхимия основывается на тонком следовании природе, и это очень близко нам, иезуитам.

— Поэтому вы и интересуетесь состоянием наук на Востоке, не так ли?

— Вы прекрасно все поняли, мандарин Тан! Алхимия ждет от настоящего ученого примера нравственности, требуя от него анонимности и отказа от земной славы, и этот идеал можно выразить следующей формулой: «С потерей душевной чистоты ученый теряет и свои познания».

После минутного молчания, в течение которого взгляд его бесцельно бродил по чернильным просторам ночного моря, монах заговорил вновь:

— Что до меня, то я постараюсь не потерять этой душевной чистоты, ибо, вернувшись во Францию, намерен опубликовать все свои исследования относительно достижений науки в Китае. Мир узнает истинные жемчужины восточной мудрости.

— У вас достаточно времени для работы над вашей рукописью, Сю-Тунь! — ответил мандарин. — В это время корабли в Европу отправляются крайне редко, и я надеюсь, что вы почтите меня своим присутствием до следующего муссона.