за свою дочь после того, как меня похитили не один, а два раза.

Однако я не могу полностью винить их за чрезмерную заботу. Моя жизнь была бы совершенно другой, если бы мне посчастливилось иметь родителей с гиперопекой, а не ужасного человека, которая меня родила. Меня продала собственная мать, дважды. И если моя собственная мать способна совершить что-то настолько отвратительное, то с Арией может случиться все, что угодно. Я просто счастлива, что ей никогда не приходилось проходить через то, что прошла я. Даже если это означает быть запертой в башне из слоновой кости, я бы приняла эту судьбу в любой день.

— Мой брат с тобой другой, — говорит Ария, вырывая меня из моих мыслей.

— Что ты имеешь в виду? — Спрашиваю я, поворачиваясь к ней.

— Он всегда такой угрюмый и замкнутый. Был таким, сколько себя помню. Но когда ты рядом, я вижу, как во всей этой тьме вспыхивает свет. Он такой терпеливый и нежный с тобой, — объясняет она.

Я хочу спросить ее, почему она так думает, но боюсь ответа. Я думаю, что в глубине души Нико любит меня, или, по крайней мере, думает, что любит. Но большая часть меня хочет, чтобы он просто забыл меня и жил дальше с нормальной девушкой. С кем-то, кто не так испорчен. С кем-то, кто может сделать его счастливым. С кем-то без стольких проблем. Он заслуживает намного лучшего, чем я, намного большего, чем я могу ему предложить.

Ария подходит ко мне сзади, и я смотрю на ее отражение в зеркале. Она берет прядь моих длинных светлых волос и накручивает ее на палец.

Глядя на меня снизу вверх, она спрашивает: — Что ты думаешь о походе в парикмахерскую?

Мои глаза встречаются с моими собственными в отражении зеркала. Улыбка дергается в уголке моего рта, когда я решительно киваю.

Я годами хотела подстричься, и теперь никто не стоит у меня на пути. Никто не говорит, что я могу или не могу делать. Это то чувство свободы, которого я так жаждала. И я так отчаянно хочу быть свободной.

Глава 20

Николас

— Ты не концентрируешься, — усмехается Ренато, направляя лезвие своего ножа в мою сторону.

Я слышу, как щелчок лезвия рассекает воздух, когда уклоняюсь от него в самую последнюю секунду. Тренировки всегда были образом моей жизни, с тех пор как я был маленьким ребенком. Мой отец учил меня всегда быть готовым. Ко всему. Я начал тренироваться с ножами много лет назад, потому что это придает скучной борьбе элемент опасности, который действительно возбуждает мой адреналин. Я могу целый день сражаться с людьми отца и одолеть их всех. Но когда вы добавляете к этому настоящее, опасное оружие, что ж, случиться может все, что угодно.

Я крепче сжимаю рукоять своего ножа и протягиваю его к нему, пока мы танцуем опасный танец на открытой тренировочной площадке. Он, как всегда, легко уклоняется. Ренато в отличной форме. Все люди моего отца должны быть такими, чтобы выполнять то, чего он от них ожидает. То, что Ренато ближе ко мне по возрасту, не означает, что кто-то относится к нему проще. Если уж на то пошло, они ожидают большего. И он это знает.

Пот стекает по моей обнаженной спине, когда солнце припекает ее. Такое чувство, что горячие лучи пытаются содрать мою плоть с костей.

— Сегодня чертовски жарко, — комментирую я, прежде чем быстро отойти в сторону, поскольку Ренато изо всех сил пытается меня подрезать.

— Это была твоя идея, — говорит он с ухмылкой, подпрыгивая отступая назад. — Проблемы с девушкой?

— Ты знаешь, что это так, — говорю я ему, закатывая глаза. — Черт возьми, иногда мне кажется, что я добиваюсь с ней какого-то реального прогресса. А в следующий раз мне кажется, что я вернулся к исходной точке.

— Время.

— Что?

— Дай ей время. Время лечит все раны, или что бы там ни говорили люди.

Ренато снова бросается на меня, и на этот раз я довожу атаку до конца, и за долю секунды его задница распластывается на земле. Он щурится на меня сквозь яркое солнце с дерьмовой ухмылкой на лице.

— Ты думаешь, я когда-нибудь побью тебя?

— Никогда, — говорю я ему с ухмылкой, протягивая руку, чтобы помочь ему подняться. Мы оба возвращаемся на в стойку, и он делает мне знак подойти к нему.

— Я не знаю. Эта девушка совсем запудрила тебе мозги. Думаю, сейчас мой шанс атаковать, — говорит он с мрачным смешком.

— Возможно, — соглашаюсь я и принимаю стойку, прежде чем напасть на него.

Он с трудом разряжает меня и валит на землю. Когда он обнимает меня за шею и мы боремся, я мгновенно отключаюсь. Если Ренато в чем-то и хорош, так это в удушающем захвате отправляя человека вздремнуть в рекордно короткие сроки.

— Так быстро сдаешься? — Он насмехается.

Я подбираю с травы свой нож и возвращаюсь на место.

— Не хочу уснуть, — язвительно замечаю я.

Мой комментарий заставляет его взвыть от смеха. Затем он поднимает руки и принимает позу, отчего его огромные бицепсы выпирают.

— Никто не может бодрствовать с этими младенцами, обернутыми вокруг горла.

— То, что выглянуло солнце, не означает, что мы должны достать оружие.

Он кивает в знак согласия.

— Да, мне лучше убрать этих малышек, пока твоя девушка не увидела и не решила прийти ко мне в комнату сегодня вечером. — А затем он подчеркивает этот дерьмовый разглагольствование подмигиванием.

Я знаю, что его оскорбление — это шутка, чтобы разозлить меня, но оно заставляет мою кровь закипеть за две с половиной секунды.

— Что за хрень ты несешь? — Спрашиваю я сквозь стиснутые зубы.

Ренато, должно быть, заметил перемену в моем настроении, потому что быстро говорит с усмешкой: — А, вот и ты. Я искал тебя весь день. — Он поднимает руку и шевелит пальцами. — Подойди ко мне, братан.

И я это делаю.

Мой клинок дважды ранит его, пока мы деремся и валяемся на землю. И только когда я оказываюсь на нем сверху и мой нож угрожает перерезать ему яремную вену, он называет это "вырубкой".

— Так быстро сдаешься? — Спрашиваю я, повторяя его предыдущую колкость.

— Черт возьми, ты можешь быть безжалостным, когда захочешь, — говорит он, вытирая тонкие полосы крови со своего бока и живота своей ранее сброшенной белой футболкой. Приведя себя в порядок, он отбрасывает футболку в сторону, и я вижу блеск гнева в его глазах.