Подойдя к мелководью у берега Подзорной трубы, она прыгнула в воду, которая доставала ей до колена, и вытащила шлюпку на каменистый пляж. От холодной воды ноги заломило, потом они окоченели. С собой Мария взяла рюкзак, в котором лежали инструменты, кеды и бутерброд. Усевшись на берегу, она высушила ноги. Потом тщательно стряхнула с них песок, надела кеды и завязала шнурки. Все это время она гнала от себя мысли о Софи и Гордоне.

Окинув взглядом остров, Мария вспомнила недавно прочитанные книги и попыталась представить, где могла находиться фактория, возле которой индейцы сгружали привезенный камень. Она знала, что многие коренные племена Новой Англии процветали благодаря торговле камнем: его добывали в Массачусетсе или к востоку от Нью-Йорка, а потом везли вниз по реке Коннектикут к факториям в проливе Лонг-Айленда. Она представляла, как индейцы пеко организовали торговый пункт на Подзорной трубе и как они вытачивали из камня котелки, снаряды для пращей, тарелки и блюда.

Вопреки всем правилам археологии она носком кеда обвела небольшой участок земли. Вокруг места раскопок следовало натянуть веревки, разбить его на секции и начинать аккуратно копать.

Все эти методы она изучала сначала в колледже, потом с Альдо и не отрицала их важности. Однако на Подзорной трубе она чувствовала себя свободной; это были ее собственные раскопки, и впервые за все время работы у нее за спиной не толкались ученики Альдо, заглядывающие ей через плечо.

По ее приблизительным оценкам длина острова равнялась половине мили, ширина — четверти. За исключением каменистого пляжа, остальные берега были гранитными — они поднимались вверх, где переходили в плоскую песчаную равнину. Прямо на скалах росли дубы с клочковатой листвой и карликовые сосны, кое-где виднелись участки, заросшие серебристой аммофилой. Мария была уверена, что каноэ причаливали к пляжу, поэтому прошла по нему до того места, где появлялась первая растительность.

Женщина взяла в руки лопатку и решила раскопать пробный участок. Альдо всегда требовал от студентов, чтобы они снимали верхний слой почвы — его интересовали только самые глубокие слои. Охваченный нетерпением, он спешил пробиться ниже. Мария же последовала собственному правилу: встав на колени, она аккуратно соскребала почву до тех пор, пока ее состав не менялся — например, галька переходила в глину или глина в песок.

Она работала медленно и методично, и это успокаивало ее. Двигаясь таким образом, чтобы не вставать коленями на раскопанные участки, отмечала про себя все перемены в цвете и текстуре земли. Солнце начинало припекать. Мария обнаружила первый артефакт — использованный презерватив, потом второй — ключ от алюминиевой банки. Обе находки обрадовали ее; ей всегда нравилось, по мере продвижения в глубь, находить артефакты из разных эпох, в том порядке, в котором они оказались в земле, как будто она поворачивала время вспять.

Когда верхний слой сменился следующим, галечным, Мария ощутила неожиданный прилив восторга, вытащила кисть и стала расчищать землю в промежутках между камнями. Ей попались два гладких осколка раковин. Она осмотрела их, пытаясь понять, бросила ли эти раковины птица или оставили после себя люди, приезжавшие на пикник. Зафиксировала находку в своей записной книжке и отложила осколки. Еще около часа работала кистью; ее колени затекли, а на ладони вздулся волдырь.

Мария уже собиралась закончить, как вдруг наткнулась на камень, отличавшийся от всех, что попадались ей до этого, — его длинный конец выступал из земли. Длина камня была около двух с половиной дюймов, у него были уплощенные волнистые края, острый кончик и коническое основание. Женщина узнала в нем наконечник для стрелы, вытесанный из кремния. По ее предварительным оценкам, он был изготовлен индейцами пеко в поздний керамический период, около 1600 года, после прибытия поселенцев из Англии.

Держа наконечник в руках и поглаживая пальцами его заостренные края, она внезапно поняла, что ни одна археологическая находка еще не доставляла ей столько радости, но вдруг Марию поразила мысль, что ей захотелось увидеть рядом с собой Дункана.

Дункана, ее старого приятеля. Не Альдо…

Однако затем, из-за чувства вины или по привычке, ее мысли обратились к мужу.

Он соглашался с тем, что Мария, выросшая в Хатуквити — городе с индейским названием и фольклором, когда-нибудь должна провести там раскопки. То же самое действие оказывал на него Рим. Альдо ходил в школу вдоль стены Аврелия, играл в Колизее и Форуме, получил первое причастие в церкви, которой было больше тысячи лет, и поэтому стремился к изучению прошлого этого города. Думая об Альдо, Мария снова и снова поворачивала в руке высеченную древним индейцем стрелу.

Она вспомнила ту холодную ночь в палатке, когда сообщила мужу о своем уходе. Тот стоял вполоборота, опираясь на стол и засунув руки в карманы пиджака цвета хаки. Казалось, он рассматривает сделанную с воздуха фотографию раскопок, стоявшую на пюпитре. Его римский профиль четко вырисовывался в свете керосиновой лампы, было видно, что Альдо с трудом сдерживает гнев.

— Ты этого хочешь? Положить конец нашему браку? — произнес он, нарушив долгое молчание, воцарившееся после слов Марии.

— А ты? — спросила Мария. Ей было удивительно то, что после всех ночей, когда она оставалась одна, и дней, когда муж следил за ее работой с отчужденным, наставническим видом, ее решение оказалось для него неожиданностью. Они не в первый раз говорили о расставании.

Однако Мария впервые сказала Альдо, что едет в Хатуквити и не вернется назад.

Он пожал плечами, потом начал мерить шагами палатку, глядя на стены, пол — только не на Марию.

— После стольких лет, — сказал он.

«Посмотри на меня», — подумала Мария. Ей показалось, что муж сейчас заплачет, начнет говорить об ушедших счастливых временах, иными словами, даст понять, что решение Марии — одностороннее и никак не зависит от него.

— Ты хочешь сказать, что все еще любишь меня? — спросила она.

Альдо посмотрел ей в глаза.

— Я всегда буду любить тебя, — ответил Альдо. Однако по его грустной улыбке стало ясно: он тоже считает, что их браку пришел конец, и любит ее так же, как и она его — ощущая горечь потери, расставания с их прошлым.

— Я уезжаю на следующей неделе, — произнесла Мария. — Мне бы хотелось, чтобы без меня все шло гладко — большинство дел можно передать Кармен, а я…

Альдо прижал палец к ее губам, не дав ей закончить.

— Не будем об этом, — сказал он. — Только не сейчас. Моя жена сказала мне, что уходит, и это единственное, о чем я могу сейчас думать. Ты отважилась облечь в слова то, о чем мы оба думали.

Он говорил с грустью и нежностью, однако Мария ощутила злость при мысли о том, какой боли можно было бы избежать, если бы он сразу сказал ей, что думает о разводе, а не держал вместо этого на расстоянии, ежедневно унижая ее. Взгляд Марии упал на их кровать, стоявшую в углу палатки. Каждую ночь, закончив работу, Альдо ложился рядом. Она не знала, будет ли он и дальше спать бок о бок с ней; не знала, хочет ли этого сама.