Удрученный, генерал развернулся в другую сторону, туда, где был его дом. Он поднял глаза и лишь тогда заметил, что верещание апельсиновых вопильщиков почти прекратилось. Только один вопильщик все еще верещал, и его вопли были пронзительными и отчаянными.

Натан исчез.

Генерал Арахисовое Масло, поспешно, но осторожно перейдя через мост, оглядел Путаный путь и подступавший к нему лес, но без толку. Остальные вопильщики тоже исчезли, как и Натан. Пчелы последовали за ним и вновь принялись копошиться на его теле, но он не замечал их.

– Натан! – закричал он, и нарастающая паника лишь подхлестнула гнев.

– Где? – спросил он, поднимая единственного оставшегося апельсинового вопильщика на руки. – Где он?

Вопильщик, от сознания собственного позора люто скрежеща зубами, показал на лес по ту сторону Путаного пути. Тогда генерал услышал. Услышал вдалеке вопли сородичей вопильщика. Он опустил верещащее цитрусоподобное существо наземь, и оно засеменило в чащу. Генерал последовал за ним со всей скоростью, на какую только был способен. Вопильщик повел его вниз, под уклон, до отвесной скалы над рекой Вверх, у подножия которой бушевала черная вода.

Толстая веревка была привязана к дереву и свисала с края обрыва Каменистую скалу пятнала кровь в том месте, где топтались, вереща, апельсиновые вопильщики и указывали на реку. Веревка доставала до самой воды, и когда генерал посмотрел вниз, ему показалось, что он смутно различил темный силуэт на воде ниже по течению.

Какая-то лодка. И в этой лодке, он знал это, был Натан.

– Кто? – прорычал он.

В ответ апельсиновые вопильщики бросились обратно в чащу. Когда они появились вновь, в руках у них была зеленая фетровая шляпа, которую генерал отлично знал.

– Ворчун, – с отвращением сплюнул он. – Мерзкий вероломный коротышка.

– Это определенно не похоже ни на что, с чем я сталкивался до сих пор, – без обиняков заявил доктор Гершманн и в замешательстве покачал головой, глядя на Натана. Левой рукой он поглаживал свои пышные усы, а правая любовно покоилась на необъятном животе. – Как-то все это чертовски странно, – добавил врач.

Необычные запахи практически исчезли, хотя Томас ощущал еле уловимый апельсиновый аромат. Во всяком случае, ему так казалось. Он разглядывал удручающе стерильную палату – даже стены, казалось, от частого мытья обесцветились и поблекли, – но теперь он заморгал и впился взглядом во врача.

– Странно? – переспросила Эмили с жутким выражением – Доктор Гершманн, он здесь уже почти двое суток. Почему до сих пор никто ничего не знает? Прошу прощения, если мои слова покажутся оскорбительными, но зачем мы тогда здесь торчим, если вы не можете нам помочь? Не лучше ли нам перевести Натана туда, где ему смогут оказать помощь?

Крашеная блондинка медсестра тихонько постучала в дверь, просунула голову в палату и напомнила доктору Гершманну, что через двадцать минут у него назначена встреча с неким Челлисом. Он с отсутствующим видом поблагодарил ее и снова обернулся к Рэнделлам.

– Вы, разумеется, вольны принимать любые решения, которые считаете наиболее целесообразными в интересах вашего сына, миссис Рэнделл, – сказал врач; резкий больничный свет играл на его плешивой макушке. – Но, уверяю вас, мы делаем все, что в наших силах. Он вне опасности, и если вы хотите забрать его домой, вам понадобится сиделка, которая могла бы круглосуточно следить за его состоянием, умела бы обращаться с внутривенными катетерами и, разумеется, мыть его.

– Я мою его пять с половиной лет, доктор Гершманн, – мгновенно вскинулась она.

Томас подошел к ней и положил на плечо руку.

– Он совсем не о том, Эм, и ты это понимаешь.

Они молча стояли рядом, и Эмили накрыла его руку своей. Томас на мгновение закрыл глаза и прикусил нижнюю губу. Как бы ему хотелось очутиться где-нибудь в другом месте! Как ни ужасно было в этом признаться, он тосковал по безмолвному спокойствию своего кабинета, по своему письменному столу и компьютеру, по самому процессу творчества. Правда, он уже довольно давно не получал от этого почти никакого удовольствия, с тех самых пор как под гнетом необходимости «давать продукт» начал угасать его интерес к собственным героям. Но одно мгновение этого блаженства…

На миг у него промелькнула мысль о том, чем там заняты Франческа и ребята с «Фокс», но он тут же выругал себя за это.

– Послушайте, доктор Гершманн, – сказал он, поскольку у Эмили, похоже, больше не осталось никаких слов, – я просто не понимаю, как вы можете стоять здесь и говорить нам, что с нашим сыном все в порядке. Никаких отклонений на МРТ, никаких следов яда в организме. Можно подумать, с ним все нормально, но, господи, только взгляните на него! Это, по-вашему, нормально?

Все трое посмотрели на маленького мальчика с заклеенными пластырем веками; личико его казалось застывшим и отрешенным. Не сознающим ничего окружающего. Не сознающим даже того, что по губам у него ползает пчела.

– Боже, Томас, сгони ее! – задыхаясь от отвращения и беспомощности, попросила Эмили.

Томас уже действовал. Он смахнул пчелу, не задумавшись даже о том, что она может его ужалить. Когда она снова уселась, он прихлопнул ее свернутым в трубку журналом «Пипл», который купила Эмили.

– Как она здесь оказалась? – спросил Томас, сердито глядя на доктора Гершманна, хотя и понимал, что едва ли может винить врача в появлении случайного насекомого.

Доктор Гершманн не отвечал. Он протирал очки лацканом белого халата. Когда он поднял глаза, Томас по их выражению понял, что доктор чего-то недоговаривает.

– Что? – подстегнул его Томас.

– Вы обсуждали, насколько нормальным кажется Натан, – сказал доктор Гершманн, лениво почесывая затылок чуть пониже широкой проплешины, которую частично обрамлял полукруг всклокоченных седых волос.

– Ох, нет, – прошептала Эмили. – Что там?

– Ничего тревожного, – успокоил врач. – Просто это немного странно, вот и все.

– В каком смысле странно?

– Ну, сегодня я попросил неврологов сделать Натану электроэнцефалограмму. Обычно при коме или в нечастых случаях кататонии электрическая активность мозга находится на спаде, – пояснил он. – У Натана она зашкаливает. Уровень электрической активности необычайно высок, как будто мальчик не просто в полном сознании, а очень сильно возбужден. Мы собирались подключить его к монитору, но вообще-то состояние кажется неизменным.

Эмили коснулась руки Томаса, и он сильно сжал ее пальцы в своих.

– То есть он что, видит сны? – спросил Томас.

– Сны имеют циклический характер, мистер Рэнделл, – сказал доктор Гершманн. – Если бы это был особенно яркий сон, мы могли бы наблюдать именно такую картину, но не постоянно. Здесь же он практически неизменен.