И вот – прямо на уровне глаз – "Мост вздохов". Увидев эту картину, Ганнибал был потрясен гораздо сильнее, чем в тот раз, в галерее Лея, когда обнаружил там Гварди: рядом с этой картиной он увидел лицо матери.

Сейчас в зал потоком шли посетители, держа в руках списки произведений искусства, а под мышками – пачки документов, подтверждающих права владения. Среди них был заметен высокий человек в костюме настолько английском, что казалось, в его пиджак вшиты элероны.

Держа список перед лицом, он остановился рядом с Ганнибалом, достаточно близко, чтобы слышать, что он говорит.

– Эта картина – одна из двух, что висели в рабочей комнате моей мамы, – говорил Ганнибал. – Когда мы в последний раз уезжали из замка, она дала ее мне и сказала, чтобы я отнес ее повару. И чтобы не стер то, что на обороте.

Ганнибал снял картину со стены и перевернул. В глазах его замелькали искры. Там, на обратной стороне холста, были мелом нанесены контуры младенческой руки, уже почти стершиеся, – остались главным образом большой палец и указательный. Меловые линии были защищены листком пергамина.

Ганнибал долго смотрел на холст. В этот ошеломляющий миг ему почудилось, что пальцы чуть двигаются – будто-невидимая рука ему помахала.

Невероятным усилием он заставил себя вспомнить то, что сказал ему Попиль. "Если это ваша картина, тронь подбородок".

Он смог наконец глубоко вздохнуть и тронул рукой подбородок.

– Это – рука Мики, – объяснил он леди Мурасаки. – Когда мне было восемь лет, белили комнаты наверху. Эта картина, вместе с парной, переехала на диван в маминой комнате, их завесили простыней. Мы с Микой забрались под простыню, к картинам. Мы играли в кочевников в пустыне, это был наш шатер. Я достал из кармана мелок и обвел ее ладошку – уберечь от дурного глаза. Родители рассердились, но картина не была повреждена, и в конце концов, я думаю, они решили, что это забавно.

К ним торопливо направлялся человек в фетровой шляпе, на шнурке вокруг шеи болталась табличка с указанием его имени и должности.

"Служащий из Комиссии будет тебя отчитывать, быстро начни с ним скандалить", – инструктировал Ганнибала Попиль.

– Пожалуйста, не делайте этого! Не трогайте! – произнес служащий.

– Я не стал бы ее трогать, если бы она была не моя! – возразил Ганнибал.

– Ничего не трогайте, пока не докажете, что это ваша собственность. Иначе я попрошу вывести вас из зала. Сейчас я приглашу кого-нибудь из администрации.

Как только служащий отошел, человек в английском костюме оказался бок о бок с ними.

– Я – Алек Требело, – проговорил он. – Я мог бы вам помочь.

Инспектор Попиль вместе с Леем наблюдали за происходящим с расстояния двадцати метров.

– Вы знаете этого человека? – спросил Попиль.

– Нет, – ответил Лей.

Чтобы удалиться от толпы, Требело предложил леди Мурасаки и Ганнибалу пройти в глубокую нишу перед створчатым окном. Ему было за пятьдесят, его лысину и руки покрывал густой загар, в ярком свете, лившемся из окна, было видно, что кожа над бровями у него шелушится. Ганнибал никогда его раньше не видел.

Большинство мужчин бывают счастливы познакомиться с леди Мурасаки. Требело оказался исключением, и она тотчас же это почувствовала, хотя вел он себя совершенно безупречно.

– Я восхищен встречей с вами, мадам. Не пойдет ли здесь речь об опекунстве?

– Мадам – моя высоко ценимая советчица, – сказал Ганнибал. – Но дела вы будете вести со мной.

"Будь жадным, – говорил ему Попиль, – голос леди Мурасаки будет гласом умеренности".

– Здесь пойдет речь об опекунстве, месье, – сказала леди Мурасаки.

– Но ведь это моя картина, – возразил Ганнибал.

– Вам придется представить свой запрос на слушаниях в Комиссии, а они загружены такими запросами как минимум на полтора года. Картина будет находиться на хранении до принятия решения.

– Я учусь в школе, месье Требело, я рассчитывал, что смогу...

– Я могу помочь вам, – сказал Требело.

– Скажите мне как, месье?

– Через три недели у меня назначены слушания по другому делу.

– Вы перекупщик, месье Требело? – спросила леди Мурасаки.

– Я был бы коллекционером, если бы мог, мадам. Но чтобы покупать, я должен продавать. Великое удовольствие – держать в руках прекрасные веши, пусть и недолго. Ваша семейная коллекция в замке Лектер была небольшой, но весьма изысканной.

– Вы знали эту коллекцию? – спросила леди Мурасаки.

– Потери замка Лектер были перечислены в списке, поданном в Комиссию вашим... Робертом Лектером, как я полагаю.

– И вы могли бы представить мое дело на этих слушаниях? – спросил Ганнибал.

– Я потребовал бы ее возвращения на основании Гаагской конвенции 1907 года. Я вам сейчас объясню...

– Да, в соответствии со статьей сорок шестой, мы как раз говорили об этом, – сказал Ганнибал, взглянув на леди Мурасаки и облизывая губы, чтобы выглядеть как можно более алчным.

– Но мы говорили о самых разных возможностях, Ганнибал, – возразила леди Мурасаки.

– А что, если я не захочу ее продавать, месье Требело? – спросил Ганнибал.

– Тогда вам придется ждать, пока подойдет ваша очередь в Комиссии. К тому времени вы, возможно, уже станете взрослым.

– Эта картина – одна из двух парных, как мне объяснил мой муж, – сказала леди Мурасаки. – Вместе они стоят гораздо больше. Вам, случайно, не известно, где находится вторая? Это Каналетто.

– Нет, мадам.

– Вам очень стоило бы разыскать ее, месье Требело. – Она посмотрела прямо ему в глаза. – Вы можете сказать мне, как я смогу с вами связаться? – спросила она, чуть заметно подчеркнув голосом местоимение "я".

Он дал им название небольшой гостиницы недалеко от Восточного вокзала, пожал руку Ганнибалу, избегая его взгляда, и исчез в толпе.

Ганнибал зарегистрировался как податель запроса, и вместе с леди Мурасаки они пошли бродить по залу среди великого смешения произведений искусства. После того как он увидел контур руки Мики, Ганнибал весь словно застыл, единственным не застывшим местом была его щека, там, где когда-то ее погладила Мика. Он и сейчас чувствовал ее прикосновение.

Ганнибал остановился перед гобеленом "Жертва Исаака" и долго на него смотрел.

– У нас наверху все коридоры были увешаны такими гобеленами, – сказал он. – Если встать на цыпочки, я мог дотянуться до нижнего края. – Он приподнял угол ткани и взглянул на изнанку. – Я всегда предпочитал ту сторону гобелена. Смотрел на нити и шнуры, из которых складывается картина.