– Хорошо бы где-нибудь телевизор посмотреть, – вдруг сказал Мальчик.

Пастух понял.

– Сначала они все снимут, потом смонтируют, а часиков эдак… – глянул на часы, – в пять поставят в эфир. Ну, в шесть.

– И что потом? – спросил Мальчик.

В вопросе было больше, чем желание узнать про вечернее времяпрепровождение.

– Дорога, – ответил Пастух.

– А я?

– Тебе решать…

Подошел к проходной, дернул дверь. С порога спросил охранников:

– Мужики, а где у вас передачи для больных принимают?

Ближний охранник показал дорогу:

– Вдоль ограждения, направо, там – двухэтажное здание. На первом этаже – окно для передач.

– Спасибо, – поблагодарил. И вроде бы не утерпел: – А это правда?

– Про окно для передач? – заржал охранник.

– Да нет. – Пастух тоже засмеялся. – Я про пациента вашего, к кому власти поехали. Помер, что ли?

– Мертвей не бывает, – сказал охранник и добавил: – Дверь-то закрой…

И пошли Пастух с Мальчиком к ненужному им окну для передач.

– Зачем это? – спросил Мальчик.

– Мы здесь долго стояли, – ответил Пастух. – И без дела.

– А передача – это дело?

– Какое-никакое. Таких, что передачи приносят, много. Их не запоминают.

– Передадим и вернемся к машине, да?

– Ты понял, – сказал Пастух.

– А потом?

– Потом заскочим в квартиру, соберемся по-быстрому, заедем куда-нибудь, где телевизор есть и включен, и – дальше.

– Я с тобой… с вами? – то ли спросил, то ли утвердил.

– Я же сказал: решай сам. Ты же у нас самостоятельный член общества. И можешь на «ты»… – И зачем-то добавил бессмысленное: – Брат у меня точно таким же был…

– Был? Вы… ты же сказал, что есть…

– Есть, есть, – усмехнулся Пастух. – Вырос просто…

Мальчик допытывался до подробностей:

– А куда мы дальше?

Не спросил – зачем. А «мы» – это и было решение.

– Не слишком далеко.

Вообще-то Пастуху было любопытно узнать, зачем Мальчику это странное, если сие прилагательное вообще уместно, путешествие. И с чего бы такая неукротимая настойчивость? Не хочет возвращаться в детдом? Это-то понятно. Неясно иное: жил ли он в детдоме? Многое иное неясно. Например, как вчера добирался до места аварии? Откуда узнал? Следил за Пастухом?..

И еще цепочка вопросов: откуда взялся, почему остался один, чем ему не люб детдом, что вообще хочет он от своей недлинной пока жизни?..

И уже к Пастуху вопрос, то есть к себе самому: а на кой хрен тебе эта головная боль? Ты – перелетная птица, перекати-поле, человек-без-дома-и-близких. Одним словом – вольняшка. Зачем тебе попутчик и, как уже случилось, подельник? Однозначно: обуза, груз. Более того: сильный фактор несчитанного риска, потому что ты отвечаешь за дело и за себя – в деле. А все иное – помеха. Короче, зачем?

И – как в телефоне: ждите ответа, ждите ответа…

Отвечать вот только некому.

Плюс – почему-то не хочется.

– Слушай, – сказал Пастух, – а может, тебе…

– Не может, – резко перебил Мальчик. – Лучше убей и меня тоже.

– Я никого не убиваю… – сказал и понял, что сказал лишнее.

И не важное для Мальчика.

– Глупо, – не Пастуху, а в пространство сказал Мальчик. – Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал… Ты не понимаешь! – Он чуть ли не плакал, или это показалось Пастуху. – Мы не должны быть друг без друга. Как… – притормозил, поискал сравнение… – как странники в ночи…

Лучше ничего не придумал. «Странники в ночи» – это, конечно, круто. И Пастух неожиданно развеселился.

– А и черт с тобой! – заявил. – Тебе же хуже. Жил бы сейчас в тепле и на всем казенном, а тут – дорога, жратва говенная, квартиры засранные… Ничего, что я своими словами?

– Я их давно выучил… – Мальчик явно почувствовал перемену в зыбкой позиции Пастуха. Улыбнулся даже. – А невредно и телик посмотреть. Часики-то тикают…

Они забрали из съемной квартиры скарб, Пастух забежал в банк и взял из ячейки сумку с «хозяйством». Ячейку, как водится, не сдал, за месяц уплачено. И поехали они в кафушку с внятным названием «У телевизора». Типа – чайку попить. А в восемнадцать ноль-ноль уж и не по местному, а вообще по Первому каналу в программе «Новости» не только сообщили о трагической гибели Спортсмена, но и показали репортаж с места событий.

Спортсмен умер сразу. На месте аварии. Перелом шейных позвонков. И человек в масштабах Страны вроде бы не из самых-самых, но все ж Первый канал память почтил. Вечную.

А и то: часто ли телезрители Страны имеют сомнительное удовольствие узнать, как погибают сильные мира сего? Да пусть и по дурости даже!..

И Пастух по-прежнему не мог взять в толк: почему именно Спортсмен попал в список Службы? Чем он лучше или хуже сотен, если не тысяч таких «спортсменов»?

Риторический по сути вопрос, а ответа хочется…

Случай покойного Мэра такого вопроса не вызывал.

Выехали еще засветло. Ехать и впрямь было не слишком далеко и долго: три часа по хорошей дороге. И четыре дня из отпущенного на все про все срока сэкономлено. В сумме. Но есть вопрос: а зачем сэкономлено? Срок обозначен и акцептован обеими сторонами – Наставником и Пастухом. За скорость Пастуху не платят, платят за результат. Два результата, скажем казенно, достигнуты. Куда спешим?

Пастух, конечно, имел ответ, но неубедительный. Из народных поговорок: баба с возу – кобыле легче, сделал дело – гуляй смело. И так далее. Но гулять-то он в принципе не умел, да и результаты не делил на легкие и не очень. А что быстро в этот раз получилось – так ведь как зато красиво…

– Красиво было, – подтвердил Мальчик.

– Я, что, вслух что-то сказал? – ошалело спросил Пастух.

– Нет, – ответил Мальчик, – это я сам с собой. Красиво Спортсмен погиб. Как и жил, полагаю. Жалко его…

Пастух так вообще-то не думал. Те, кого он казнил, по определению не стоили жалости. Хотя определение выносил не он. Он всего лишь принимал его и не думал: верно оно или нет. Привык к воинской истине: приказы не обсуждаются. Он солдат.

И впервые поймал себя на крамольной мысли: а как же все-таки хочется обсудить!..

– Да, спросить хотел, – вдруг вспомнил он. – Ты давеча стихи, что ли, процитировал? Как там: каждый, кто на свете жил, любимых убивал… Кто написал?

– Поэт один. Из Страны-Острова. Умер давно…

– Жаль, – сказал Пастух.

И сам не понял, что ему жаль: то ли умершего поэта, то ли правоты воистину железной формулы, тем поэтом выкованной…