Для Анри Донзо речь шла всего-навсего о еще одном убийстве, если ты хорошо помнишь его разговор с Жюльеттой, и даже если предположить, что не он убил господина де Серни, которого считал соблазнителем своей любовницы, все равно для него то был не первый опыт. Он сам попрекал Жюльетту: она толкала его от разврата к мошенничеству, от мошенничества к ложному доносу, от доноса к убийству. Он не обманул ее в своей карьере, которую она ему уготовила, так что ему не потребовалось долго размышлять, чтобы решить избавиться от графини: дело было нелегким, зато угроза – слишком велика: если она его выдаст, то его арестуют, а если его арестуют, то он погиб, так как в свидетелях убийства господина де Серни недостатка не было.

– Ты мне этого не говорил, как мне кажется! – вскричал барон.

– А ты меня об этом не спрашивал, хозяин, – возразил Сатана.

– Ладно! Так что он сделал? – Арман слишком торопился узнать конец истории.

Донзо понадеялся на удачу, которая сопутствует преступлениям, он понадеялся на дерзость, с которой совершит злодейство и которая помешает его заподозрить: он ворвался в комнату госпожи де Серни, но поздно, он успел нанести ей только один удар кинжалом, он не убил ее, а только ранил, как вошел мэр, которого она пригласила.

– И негодяя арестовали, не так ли?

– Он оказался в тюрьме, но не как убийца госпожи де Серни, поскольку тогда его не схватили и не узнали и он смог поехать за Жюльеттой в Тулузу. Он оказался в тюрьме как убийца графа, в Тулузе его и арестовали.

– Леони обвинила его?

Вместо ответа Дьявол продолжил:

– Когда Эжени добралась до Буа-Монде, госпожа де Серни была при смерти, она не могла произнести ни слова, и еще через два дня туда приехала Каролина и нашла их обеих почти при смерти.

– Но после того, как они оказались все вместе, – опять не удержался барон, – что с ними сталось?

Прозвонило полночь, Дьявол дотронулся пальцем до лба Луицци и произнес:

– А теперь я забираю у тебя тридцать дней, которые ты отдал мне.

Взор Луицци покрылся пеленой, но он успел увидеть открытые ворота тюрьмы и лицо Каролины, ведущей под руки Леони и Эжени.

Когда барон пришел в себя, то понял, что находится в замке Ронкероль, в той самой комнате, где десять лет назад он заключил договор с Дьяволом. Он был один. На этот раз ему не понадобились усилия, чтобы вспомнить прошлое, оно стояло перед его глазами живое, жгучее, как будто тридцать прошедших дней длились всего минуту. Хотя впереди у него было еще двенадцать часов, он поспешно вызвал Дьявола и сказал ему:

– Теперь, между нами говоря, мой выбор сделан.

– Я жду, – ответил Дьявол, – и как только ты скажешь мне, чего хочешь, ты это получишь, а дальше от тебя зависит, будешь ли ты счастлив.

– Ты все узнаешь, но сначала скажи мне, как была доказана моя невиновность, чтобы я не остался опять один на один с неведением, которое уже чуть не оказалось для меня роковым.

– Ты оставался в тюрьме еще десять дней, и вот уже двадцать дней как ты здесь, все это время ты находился в состоянии умопомрачения, следовательно, никто не удивится, что ты утратил всякие воспоминания о том, что произошло с тобой, так как тот, кто не способен мыслить, не может и вспоминать.

– Но почему я вышел из тюрьмы?

– Потому что Донзо был признан убийцей графа де Серни. Он был задержан по показанию Жака Бруно, которого обвиняли в убийстве Коротыша, но до той поры ускользал от правосудия. Он предстал перед судом за кражу, которую совершил на большой дороге, но скрыл свое имя, чтобы в нем не узнали убийцу шуана. Донзо имел неосторожность опознать его, а тот отомстил за себя, указав на него как на убийцу графа де Серни, поскольку видел, как тот стрелял в графа из кустов, в которых он прятался.

– Наконец-то, – вздохнул барон, – преступление понесет справедливое наказание и добродетель восторжествует.

– Ты думаешь? – с невнятной интонацией произнес Дьявол. – Если этим убеждением продиктован твой выбор, то смотри.

В тот же миг одна из стен комнаты превратилась в обширную сцену, на которой разыгрывалась драма, а Луицци стал ее зрителем. Сначала он увидел многочисленное собрание людей, некоторые сидели за столом, другие бросали в урну маленькие бумажки: то были выборы депутатов.

Жадная толпа любопытных собралась у дверей ассамблеи, все переговаривались, волновались, задавали вопросы, можно было подумать, что исход выборов представлял огромный интерес для всего города, хотя речь шла всего лишь о соперничестве между двумя самыми значительными представителями края. Наконец голосование завершилось, началась разборка бюллетеней, никто не покинул своих мест, настолько каждый жаждал узнать, кто победил. Через несколько часов объявили, что депутатом округа стал барон де Карен, который обошел на несколько голосов господина Феликса Ридера, своего уважаемого противника.

– Позор! – прошептал барон.

Это слово послужило как бы сигналом, который подает машинист в Опере, и сцена переменилась.

Он увидел тюрьму и женщину, держащую на руках умирающего ребенка, и узнал Генриетту Буре. Другая женщина, прижавшись лицом к решетке страшной одиночной камеры, осыпала оскорблениями несчастную Генриетту, и Луицци узнал в ней госпожу де Карен.

– Ужас! – вскричал он.

Как и в первый раз, сцена переменилась.

Теперь она представляла роскошно убранный храм. Два придела были затянуты белым, один из них сверкал от свечей, картин и богатых украшений, тогда как стены другого были увешаны гербами маркиза. Почти одновременно два кортежа проследовали внутрь храма: тот, что направился в богатый придел, сопровождал Фернана и дочь Матье Дюрана, другой, остановившийся в приделе с гербами, – маркиза де Бридели и госпожу Жюльетту Брикуен: она носила поверх свадебного платья траур по своему деду, от которого ее мать унаследовала огромное состояние. Граф де Лозере был свидетелем у Дельфины Дюран, Эдгар дю Берг поддерживал под руку Жюльетту.

– Довольно, довольно, – взмолился Луицци, и, как и прежде, его слова заставили сцену перемениться.

И тогда он увидел мещанскую комнату и накрытый для позднего ужина стол. За столом сидели Гангерне, старый Риго и Барне, они весело проводили время и прислуживала им малышка Лили, вернувшаяся к нотариусу.

– Стыд и отвращение! – крикнул Луицци.

Театр тут же снова переменился – на сцене появилась обширная галерея, по которой быстро передвигалась толпа людей:

сначала господин Фурнишон, ставший менялой,

господин Маркуен, ставший нотариусом,

господин Бадор, мэр города Кана,

господин де Леме, пэр Франции, назначенный докладчиком по бюджету,