стучал, вызывая ее. Для нее же, вероятно, была куплена драгоценная постель, принадлежавшая некогда какой-то знаменитой королевской фаворитке; сам Жерар де Нерваль никогда не имел квартиры и когда не находился в частной лечебнице д-ра Бланш, то ночевал в ночлежных домах, но для этой монументальной кровати нанимал особое помещение. Жен ни Колон входит в систему его бреда, когда он болен, и, по-видимому, под именем Аурелии фигурирует именно она. Du Camp говорит, что у него сохранилось графическое изображение бреда Жерар де Нерваля, нарисованное им соками цветов и трав в бытность его в лечебнице: на этом рисунке можно видеть целую сложную космическую систему, в центре которой, попирая земной шар и окруженная семью звездами, находится жен-' щина, воплощающая одновременно Женни Колон, Диану и св. Розалию». (Баженов, 1903. с. 18.)

«После путешествия на Восток, которое Нерваль проделал в 1843 г., он, возвратившись в Париж, казалось, теряет здесь всякую оседлость. Никто даже из близких людей не знал, где он, в сущности, живет. Но его всегда и при всяких обстоятельствах можно было встретить на парижской улице, погруженным в глубокую задумчивость…Среди такой жизни Нерваль ухитрялся что-то делать, что-то писать. Карманы его были полны клочками бумаги, на которых он писал, иногда в странный час и в странном месте. Продуктивной, однако, такая жизнь не могла быть, и как много листков, написанных вдоль и поперек, было потеряно на улице, можно судить по тому, что Нерваль потерял даже несколько стихотворений, данных ему Гейне для перевода… Осенью 1852 года поэта постигает новая вспышка не затихшей вполне болезни. Видения этого ее периода составляют продолжение первых видений… С этого времени начинается быстрое чередование периодов, когда состояние поэта заставляло держать его в больнице, и промежутков между ними, заполненных бродяжничеством по парижским улицам. Несмотря на прогрессирующее ухудшение его здоровья, он за это время пишет, однако, два произведения, одно из которых представляет исповедь его болезненных грез, давшую нам редкую возможность заглянуть в душевный мир такого больного, как Нерваль. В конце концов он убегает из лечебницы… Зиму 54–55 гг., последнюю зиму своей жизни, Нерваль проводит на парижской мостовой без призора, без денег, без всякого устройства жизни… В поисках ночлега Нерваль направился в одну из парижских трущоб, где находился известный ему ночлежный приют, в котором можно было переночевать за 2 су. Около 3-х часов ночи хозяйка ночлежного дома услышала стук в дверь, но боязнь холода помешала ей пойти отворить. То стучал Нерваль. Утро не застало его уже в живых: первые прохожие нашли его повесившимся на железной решетке отдушины над дверью. Рукопись “Аврелии” была найдена неоконченной в его кармане… Если отвлечься на некоторое время от истории переживаний Ж. де Нерваля и описать его поведение во время вспышек болезни объективно… то в нем без труда можно установить ряд кататонических254 черт: наклонность к особым, манерным позам, застывание, негативизм, странные действия. Объективно цам важно также отметить, что наступившее у больного улучшение не принесло с собой сознания болезни;он, по-видимому, не вернулся к состоянию полного психического здоровья, и даль-нейшая его жизнь была периодом медленного, но неуклонного распада личности со все растущим упадком интеллекта, расстройством воли и притуплением отзывчивости на окружающее: Нерваль сделался непонятным даже для друзей, нелюдимым бродягой, неспособным к регулярному труду… Болезнь началась с того, что окружающий мир стал представляться ему преображенным, отчасти благодаря иллюзорному изменению отдельных его предметов, отчасти вследствие появления обильных галлюцинаций; далее, случайные замечания, встречи и происшествия получили в глазах больного особое значение по отношению к его судьбе, у него появилась наклонность к символическому их толкованию». (Зиновьев, 1927, с. 89–93.)

«Впервые госпитализирован в психиатрическую больницу 21 марта,1841 г. и находился там до 21 ноября 1841 г. Испытывал галлюцинации, сопровождающиеся двигательным возбуждением». (Pelman, 1920, с. 218.)

«Шубообразная шизофрения; возможен также смешанный психоз с цик-лофреническими приступами». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 484.)

«Во время маниакальных приступов его творческая сила возрастала до такой степени, “что его друзья (Т. Готье) спрашивали, должны ли они сожалеть о нем или завидовать ему, так как в этом состоянии маниакальных приступов он создавал необычайные по своему достоинству вещи”. Нерваль отмечал, что “творческая деятельность тогда у меня была удвоенная. Мне казалось, что я все знаю, все постигаю; работа доставляла мне бесконечное наслаждение. Приобретая снова то, что люди называют разумом, я терял силу и наслаждение”». (Сегалин, 1926а, с. 48–49.)

«Во время своих депрессий он доходил чуть ли не до бессознательного состояния, а во время приступов возбуждения — до буйства; такие приступы продолжались чуть ли не по шесть месяцев. Он медленно отходил от них, как плохо проснувшийся человек от впечатлений своего сновидения». (Du Camp. 1892, с. 116.)

«Тем, кто посмел взглянуть на солнце, не мигая, / Казалось, что оно лишь точек черных стая. / Они сливаются в одну, затмив простор. / Так молодость моя когда-то прямо, смело / Лишь несколько секунд на Славу посмотрела — / И черной точкою был помрачен мой взор. / Она окрасила в цвет смерти и могилы / Весь мир, и я гляжу на все вокруг уныло, / Всегда передо мной то черное пятно». (Жерар деНерваль. «Чернил точка».)

Особенности творчества

«Лучшие свои произведения Нерваль написал во время психотических приступов, когда он приобретал дар “поэтической выразительности”». (Pelman, 1909. с. 218.)

«Он работал на ходу: время от времени вдруг останавливался, разыскивал в одном из своих бездонных карманов тетрадочку, сшитую из отдельных листков бумаги, записывал туда мысль, фразу, слово, напоминание, значок, понятный только ему одному, закрывал тетрадь и как ни в чем не бывало продолжал свой путь. Таким манером он сочинял». (Готье, 1972, с. 519.)

«Темы… демонстративной антибуржуазности (сборник “Маленькие оды”, 1830—35) сменяются в поздней лирике Нерваля крайними формами ухода от реальности: в мир поэтических потусторонних видений и галлюцинаций, причудливых мифологических ассоциаций (сборник сонетов “Химеры”, 1854 и трагическая автобиографическая новелла “Аврелия, или Мечта и жизнь”, 1855), приобретающих космический масштаб». (CD Кирилл и Мефодий 98.)

«Наиболее значительные произведения Нерваль создал в последний период своей жизни, хотя он был омрачен обострившейся душевной болезнью… В трагическом произведении “Аврелия, или Мечта и жизнь”, написанном накануне самоубийства, Нерваль нарисовал страшную картину гибели в современном обществе, пытался дать анализ своего безумия, галлюцинации, снов». (Полянский, 1968, с. 240.)

«…Если говорить о его творчестве, то болезнь Нерваля… не повлияла ни на его прозу, ни на его поэзию». (М.П. Кудинов, 1974, с. 165.)

Своей неприспособленностью к жизни и непрактичностью, своей «безбытностъю» Жерар де Нерваль напоминает русского