там чудесно. А на обратном пути можно заехать в Хай-Сьерры и в Бит Триз.

— Звучит заманчиво.

— Возьми с собой записи, по пути мы их обсудим. А если тебе понадобится что-то дописать, остановимся и подождем.

Хаксли протянул руку.

— Идет, Бен. Когда выезжаем?

— Как только закончится семестр.

— Значит, мы сможем выехать в пятницу вечером. Чью машину возьмем, твою или мою?

— Мою, двухместную. У нее большой багажник. Джоан, которая с интересом прислушивалась к разговору, вмешалась:

— Почему твою, Бен? В двухместной машине неудобно втроем.

— Втроем? Почему втроем? Ты не едешь, светлоглазка!

— Да? Это только ты так думаешь! Вы от меня так легко от отделаетесь: я подопытный кролик.

— Но, Джоан, это чисто мужское дело.

— А меня, значит, под зад коленом?

— Джоан, мы этого не говорили. Но будет ужасно неприлично, если ты станешь шататься повсюду с двумя мужчинами…

— Трусы! Слюнтяи! Ханжи! Боитесь за свою репутацию.

— Вовсе нет. За твою боимся.

— Неубедительно. Если девушка живет одна, у нее нет никакой репутации. Пусть она чище куска туалетного мыла, все равно сплетники разберут ее по косточкам. Чего вы испугались? Мы же не будем выезжать за границы штата…

Бен с Филом переглянулись: так глядят друг на друга мужчины, когда неразумная женщина настаивает на своем.

— Джоан, осторожнее!

Большой красный автобус из Санта-Фе вывернул из-за поворота навстречу и промчался мимо. Джоан, обогнав на своей полосе бензовоз и трейлер, обернулась к Хаксли, сидевшему на заднем сиденье.

— В чем дело, фил?

— Да мы бы разбились в лепешку, если бы столкнулись с двадцатитонным подвижным составом из Санта-Фе!

— Не нужно нервничать; я вожу машину с шестнадцати лет и еще ни разу не попадала в аварию.

— Ничего удивительного — первая же твоя авария будет и последней. Слушай, неужели ты не можешь глядеть на дорогу? Я ведь не слишком много прошу, верно?

— Мне вовсе не обязательно смотреть на дорогу. Гляди. — Она развернулась к нему лицом: глаза были плотно закрыты. Стрелка спидометра показывала девяносто миль в час.

— Джоан! Прошу тебя!

Она открыла глаза и отвернулась.

— Да мне же не нужно глядеть, чтобы видеть. Ты меня сам научил, не помнишь, что ли?

— Да, только мне и в голову не приходило, что ты будешь проделывать такие фокусы за рулем!

— А почему бы и нет? Я самый безопасный в мире водитель: я вижу на дороге все, даже за поворотом. Если нужно, я читаю мысли других шоферов и узнаю, что они намерены делать.

— Фил, она права. Я немного понаблюдал за тем, как она ведет машину: не придерешься, я и сам не смог бы лучше. Вот почему я не нервничаю.

— Ладно, ладно, — пробурчал Хаксли. — Но вы, пожалуйста, не забывайте, супермены, что у вас на заднем сиденье есть обычный нервозный смертный, который не видит, что там, за углом.

— Я исправлюсь, — смиренно сказала Джоан. — Я не хотела пугать тебя, Фил.

— Объясни мне, Джоан, — попросил Коуберн. — Ты сейчас сказала, что не смотришь на то, что хочешь увидеть. У меня так не получается. Помню, раньше ты говорила — у тебя голова кружится, если ты смотришь назад, а видишь то, что впереди.

— Было, Бен, но я с этим справилась. И ты тоже справишься. Нужно просто перебороть старые привычки. Для меня теперь все «впереди» — вокруг, вверху и внизу. Могу сосредоточить внимание на любом направлении или на двух-трех направлениях сразу. Могу даже выбрать точку вдали от того места, где я нахожусь физически, и посмотреть на обратную сторону предмета. Но это труднее.

— Из-за вас обоих я себя чувствую чем-то вроде матери Гадкого Утенка, — с горечью сказал Хаксли. — Вы хоть помянете меня добрым словом, когда вырветесь за пределы человеческого общения?

— Бедный Фил! — воскликнула Джоан. В голосе ее звучало искреннее сочувствие. — Ты нас научил, а мы про тебя и забыли. Послушай, Бен, что я скажу;

давайте сегодня вечером остановимся на стоянке — выберем какую-нибудь поспокойнее в окрестностях Сакраменто и пробудем там денька два, научим Фила тому, чему он нас научил.

— Я согласен. Хорошее предложение.

— Жутко благородно с вашей стороны, компаньоны, — язвительно заметил Фил. Тем не менее он явно обрадовался и смягчился. — А когда вы со мной закончите, я тоже сумею водить машину на двух колесах?

— Почему бы тебе не научиться левитации? — предложил Коуберн. — Это проще, не требует так много энергии, и ничего из строя не выходит.

— Когда-нибудь, возможно, и научимся, — вполне серьезно ответил Хаксли, Неизвестно, куда заведет нас этот путь.

— Да, ты прав, — не менее серьезно сказал Коуберн. — Я уже дошел до того, что готов поверить в любое чудо света, особенно на голодный желудок. Так на чем ты прервался, когда мы обгоняли бензовоз?

— Я пытался изложить тебе одну идею, которую обмозговываю в последние недели. Очень важная идея, такая важная, что самому не верится.

— Ну, выкладывай.

Хаксли начал разгибать пальцы:

— Мы доказали — или пытались доказать, — что нормальный человеческий рассудок обладает ранее неизвестными способностями, верно?

— Да, в порядке рабочей гипотезы.

— Способностями, намного превосходящими те, которые обычно использует человеческий род в целом.

— Да, безусловно. Продолжай.

— И у нас есть причины считать, что эти способности существуют благодаря участкам мозга, которым ранее физиологи не приписывали никаких функций. Иначе говоря, у них есть органическая основа, точно так же, как глаз и зрительные центры в мозгу — это органическая основа для обычного зрения,

— Да, конечно.

— В принципе, можно проследить эволюцию любого органа — от примитивного начального состояния до сложной высокоразвитой формы. Причем любой орган развивается, только если им пользуются. В эволюционном смысле функция порождает орган.

— Конечно. Это элементарно.

— Ты что, не понимаешь, что это означает? Коуберн взглянул озадаченно; потом лицо его прояснилось. Хаксли продолжал, и в голосе звучал восторг:

— Ага, ты тоже понял? Вывод неизбежен: наверняка когда-то весь род человеческий пользовался экстраординарными способностями с такой же легкостью, как слухом, зрением или обонянием. И, конечно же, в течение долгого периода сотен тысяч, а может быть, и миллионов лет — эти способности развивались у всего рода в целом. Не могли они развиться у отдельных индивидов, как не могут, скажем, у меня вдруг вырасти крылья. Это должно было происходить у всего рода, причем достаточно долго. Теория мутации тут тоже не годится: мутация развивается маленькими скачками и сразу проявляется на практике. Нет-нет: эти странные способности — пережиток тех времен, когда они имелись у всех людей и все пользовались ими.

Хаксли замолчал. Коуберн погрузился в глубокую задумчивость. Машина отмахала уже миль десять, а хирург