— Распрощался.

Я пожимаю руку своему верному заместителю, когда без стука распахивается дверь, и в кабинет влетает возбужденный Олег Белкин. За ним входит этот… автор научной фантастики.

— Обстракция! — восклицает Белкин, воздевая руки к давно не беленному потолку. — Вот, знакомьтесь!..

— Здравствуйте! — радушно здоровается Михаил Федотович.

— Что «здравствуйте»? — запальчиво спрашивает Белкин. — Вы хотя бы знаете, с кем здороваетесь? Этот товарищ направлен к нам заместителем главного! Вместо вас!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Михаил Федотович тушуется, а я спрашиваю, стараясь не волноваться:

— Кем направлен! Идите, Олег Павлович, мы сами разберемся.

Я разглядываю незнакомца. Он спортивен, выбрит, подстрижен, во что-то одет, у него есть глаза, нос, губы и все, что положено хомо сапиенсу, — но все это вместе не составляет лица. Я, кажется, зря обидел тихих авторов научной фантастики — этот человек напоминает мне мужа сотрудницы нашей лаборатории, которому в тридцать седьмом году я ни за что ни про что, но БЕЗОШИБОЧНО, дал в безразличную морду на следующее утро после ареста академика Эн, и он только утерся.

— Кто вы такой? — начинаю закипать я. — Сколько вам лет? Образование? Что вы умеете делать, чтобы быть моим заместителем? Имеете ли вы какое-нибудь отношение к науке… или хотя бы к мысли?

— Юрий Васильевич, вы, пожалуйста, не волнуйтесь, — спокойно отвечает он. — Лично мне эта ситуация тоже неприятна. А ваш сотрудник понял меня неправильно. Ну какой из меня заместитель? У меня к вам два дела. Во-первых, директор издательства просил вам передать, что вчерашнее решение было предварительным, его еще можно изменить. Товарища Чернолуцкого пока еще никто не смещает. Директор просит вас о небольшом одолжении. Он просит придержать статью о профессоре Степняке-Енисейском, не ставить ее в апрельский номер. Он хотел бы предварительно посоветоваться в Минздраве.

— Придержать статью?! — взрываюсь я. — А ваш Моргал знает, что этот самый Степняк-Енисейский дезорганизовал отечественную стоматологию? Да? Нет? Так вот, передайте Моргалу, что ни один вредитель, ограбивший государство в особо крупных размерах, не сравнится со Степняком-Енисейским, который двадцать лет подряд причинял всему народу зубную боль. У всех зубы болели, только не у Минздрава! С кем же советоваться?

Все мои подчиненные навострили уши, выглядывают в коридор и подслушивают своего главного редактора. Так-то! И мы еще кое-что можем! Учитесь, пока я жив!

— Придержать статью? — азартно продолжаю я. — Где она? Вот на моем столе лежит апрельский набор, я должен его подписать. Вчера должен подписать. В нем не хватает статьи о методах профессора Степняка-Енисейского… Где эта статья?!

Я грозно гляжу в коридор. Развел, понимаешь, демократию! С этого момента железная дисциплина! На войне как на войне! Если сейчас мне не принесут статью — всех уволю!.. Все, как мыши, разбегаются по своим рабочим местам, а из третьей комнаты, где сидят художники и фотограф, выскакивает Ашот и несет статью, бормоча что-то про два недостающих зуба. Ага, испугались!..

— Где моя авторучка?

Я откидываю полы пальто, усаживаюсь в кресло, Михаил Федотович подает мне свой старинный «Паркер» с золотым пером (эту авторучку надо у него украсть и отнести в мой мемориальный музей), и я трясущейся рукой подписываю в печать статью Дроздова — черными чернилами и полной подписью вместе со званием: «Академик Ю. Невеселов».

— Какое сегодня число?

— Двадцать восьмое февраля, — смеется Михаил Федотович. Все-таки он смеется, хотя только что я подписал ему приговор — статья пойдет, и его снимут.

— Значит, сегодня последний день, — заключаю я и ставлю дату.

— Последний день чего? — интересуется Михаил Федотович.

— Помпеи, — предполагает Дроздов.

— Зимы, — поясняю я.

Дроздов манерно аплодирует мне из коридора. Значит, я сыграл на публику и сорвал аплодисменты на старости лет… Но чрезвычайный издательский посол, оказывается, еще не втоптан в грязь. Уши еще торчат. Он что-то хочет сказать… Он открывает свой дипломатический чемодан, протягивает мне какой-то мандат и невозмутимо произносит: — Во-вторых, мне поручено провести в вашем журнале ревизию.

После этих слов в коридоре начинает происходить немая сцена. Я, признаться, тоже ошарашен.

— А ваша фамилия не Хлестаков ли? — спрашивает Дроздов.

— Нет, моя фамилия Ведмедев, — представляется этот тип.

— По всем ревизионным вопросам обращайтесь к заместителю главного редактора! (Это я говорю.) Михалфедотыч, к нам приехал ревизор! Уделите ему внимание, но не в ущерб основной работе.

— Здравствуйте! — Михаил Федотович трогает ревизора за локоток. — Ваша фамилия Ведмедев или Медведев?.. я не расслышал. Что будем проверять? Наличие столов, стульев, сотрудников?

Все опять разбегаются по рабочим местам, а Маринка быстренько проверяет амбарную книгу — все ли расписались? И, наверно, расписывается за Дроздова, который принципиально никогда не расписывается в появлении на работе.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я остаюсь в одиночестве, снимаю пальто и опять усаживаюсь в кресло. Оно крепкое, довоенное, на балансе редакции не числится, я его из дому принес, его из-под меня трудно вышибить. Сейчас еще раз внимательно прочитаю статью о зубной боли профессора Енисейского и вычеркну из нее все несущие балки и рабочие кирпичи (то бишь, все колоритные слова и одесские обороты), которые Дроздов надеется под шумок протащить, хотя я и пометил все эти штуковины в его черновике… Маринка приносит чай в серебряном подстаканнике № 2 и бутерброды с колбасой. Спасибо, одного достаточно, я уже завтракал.

— Что ты спросила? — переспрашиваю я. — Кому чай? Ревизору?

— В порядке подхалимажа, — смеется Маринка.

— Ладно, предложи ему чай, пусть подавится. Человек все-таки с дороги.

Итак, читаем статью… Где мои очки? На носу. Статья называется: «Зубная боль профессора Е.» Странно, почему Дроздов сократил фамилию до единственной заглавной буквы? Впрочем, «Енисейский» это не фамилия и даже не псевдоним, а торжественная приставка в подражание Семенову-Тян-Шанскому или Суворову-Рымникскому, хотя профессор Степняк прицепил к своему имени название сибирской реки не потому, что он там родился, воевал или исследовал. Нет, Енисей он прославил кончиком своего железного школярского пера, запудрив мозги целому послевоенному поколению научно-фантастической трилогией о будущем Сибири. В этих романах («Обь», «Енисей» и «Лена») наши потомки, какие-то глуповатые восторженные личности, настроили в Сибири куполообразные города, своротили русла трех великих рек, установили на Северном полюсе гигантскую трубу-лифт для транспортировки на Луну песка из обмелевшего Северного Ледовитого океана и, гоняясь за иностранными агентами, мимоходом раскрыли загадку тунгусского метеорита, — оказывается, там взорвался не метеорит, а газ под Тунгуской.

В то время как писатель Енисейский покорял на бумаге Сибирь, профессор Степняк, назначенный директором головного института стоматологии, разгонял спецов, прикрывал последний завод по выпуску вредной и дорогостоящей амальгамы и под лозунгом «плюс химизация всей страны» подписывал приказ о