Их отношения к 1862 г. не были пока еще особо близкими. Бисмарк переводил на счет, открытый ему Блейхредером в своем банке, свое жалованье и деньги, получаемые с имения, а банкир за небольшую плату вел его счета, например — платил поставщикам Бисмарка за купленные им товары. Суммы были невелики — жалованье министра-президента, как уже говорилось, составляло 15 тысяч талеров в год. Обычное счетоводство. «Ничего личного — просто бизнес», как говорил герой другой истории.

Кстати, неоднократно возникал вопрос, почему у дома Ротшильдов, имеющих свои отделения по всему миру, не было своих филиалов в Берлине?

В досье банкирского дома с красным щитом собралось немало любопытного об отношениях с Пруссией и ее «железным канцлером». Франкфуртский барон Амшель, который бесспорно, был не самым хитроумным, но, как говорили, самым благочестивым из второго поколения Ротшильдов, по семейному обычаю сделал ставку на «человека будущего», а таковым в начале 1850-х выглядел Отто фон Бисмарк. Последний и получил от Амшеля приглашение на обед, но с таким опережением во времени (его пригласили больше чем за месяц), что дал озорной ответ: «Приду, если буду жив». — «С какой стати ему не быть живым? — недоумевал барон. — Такой молодой и сильный парень!»

Бранденбургские ворота

Приглашенного позабавил этот отзыв. «Мне все же нравится барон, — писал Бисмарк жене, — он настоящий старый еврейский торгаш и не строит из себя кого-то другого; он строгий ортодокс и во время обеда отказывается трогать иную пищу, кроме кошерной». Естественно, что, в отличие от хозяина, гость ел все, что хотел. Во время прогулки в саду Ротшильд показал Бисмарку растение, за которое он заплатил 2 тысячи гульденов. «Вы можете иметь его за тысячу, — добавил хозяин. — А если вы хотите получить его в подарок, мой слуга просто так отнесет его вам домой».

В таком духе проходил визит, по окончании которого Бисмарк сделал сочувственную запись: «Живет, бедняга, богачом в своем дворце, оставшись бездетным». С потомством Амшелю не везло, он усыновил племянника — Мейера Карла. Прусский король получил совет от приближенных — назначить молодого Ротшильда придворным банкиром, а также вручить ему орден Красного Орла третьей степени, чтобы склонить банкирский дом к более активному привлечению инвестиций в Пруссию.

Советниками короля был допущен забавный просчет. В обычном варианте этого ордена Красный Орел восседал на кресте. Но тут посчитали неудобным, чтобы еврей носил нечто, напоминающее распятие. Посему орел, преподнесенный Мейеру Карлу, стал как бы «еврейским»: основанием ему служил просто овал. Приняв награду, банкир спрятал ее в шкатулку и ни разу не прицепил к груди.

Через три года правительство поручило Бисмарку представить подробный отчет об отношении Мейера Карла к наградам вообще, и к ордену Красного Орла в особенности.

Задание было исполнено с немецкой добросовестностью. Бисмарк сообщил, что, по его наблюдениям, прусский Орел так и не украсил грудь фон Ротшильда, предпочитающего ему греческий орден Спасителя и испанский — Изабеллы Католички. По объяснению придворного банкира, «слабое здоровье» не позволяет ему прицеплять Красного Орла, изготовленного специально для лиц нехристианского вероисповедания. Впрочем, являясь на званые обеды, Мейер Карл каждый раз «просовывает в петлицу ленту от нашего ордена».

Инцидент так и не был забыт банкирским домом. Берлин стал одним из крупнейших городов Европы, но на предложение открыть там филиал своего банка Ротшильды неизменно отвечали отказом. Но все держали под контролем, просто не напрямую.

Это наглядно иллюстрирует их подход к решению проблем. Зачем биться головой о стену? Нужно просто найти правильного человека с молотком. Ротшильды приняли решение не конкурировать с местными банкирами, а сделать последних своими союзниками.

В Берлине утвердились банки Мендельсона и Блейхредера, не считая многочисленных мелких банков. Именно банк Блейхредера установил тесные отношения с прусским государством, с Гогенцоллернами и с Бисмарком. Поэтому Ротшильды избрали путь сотрудничества с банком Блейхредера, сделав его своим представителем в Пруссии.

Ситуация, когда Блейхредер просто и без изысков вел счета Бисмарка, будучи «евреем Ротшильдов», однако вскоре изменилась. Канцлеру понадобился «собственный еврей». Бисмарк сказал однажды, что путь политика — дорога через лес. Путник знает общее направление к цели, куда ему желательно попасть, а вот конкретный способ добраться до места — дело случая. В 1863 г. подходящий случай подвернулся. Среди множества вопросов, связанных с ним, возникли и финансовые. Для разработки правильного курса в этой деликатной области Бисмарку понадобился консультант — толковый и неболтливый. Блейхредер на эту роль очень подходил. Дипломатией же премьер-министр занялся сам. А дипломатическая карьера самого Блейхредера была еще впереди.

В лучших дипломатических традициях премьер-министр затеял войну. Война предполагалась против соседней Дании. Согласно решениям Венского конгресса, к Дании на основе личной унии отошли два «неразрывно связанные в единое целое» герцогства: Шлезвиг и Гольштейн. Личная уния означала, что король Дании одновременно является государем и в Дании, и в обоих герцогствах. А что значит «. неразрывная связь, соединяющая их в единое целое.» — толком не знал никто. Шлезвиг и Гольштейн были южной частью Дании, но в них преобладали этнические немцы. Конфликт тлел уже давно, но в 1863 г. обострился с новой силой под давлением националистов с обеих сторон.

Английский премьер-министр, лорд Пальмерстон, утверждал, что в датском вопросе разбиралось три человека: Альберт, принц-консорт королевы Виктории, некий датчанин и он сам. Но, добавлял лорд, принц Альберт умер, датчанин сошел с ума, а сам он совершенно забыл, в чем там дело. И в том, что Генри Темпл, 3-й виконт Пальмерстон, забыл, в чем там дело, не было ничего удивительного: во-первых, у него были дела поважнее, во-вторых, он подходил уже к своему восьмидесятому году, и с памятью у него и в самом деле возникали проблемы.

Бисмарк никак не претендовал на то, что станет «четвертым человеком, разбирающемся в датском вопросе», но так уж сложились обстоятельства. Подвернувшийся ему «случай» произошел именно в Дании — и заключался он в кризисе престолонаследия. Король Дании умер, а новый вознамерился скрепить связи с герцогствами чем-то попрочнее, чем преходящая личность их общего с Данией государя, т. е. сделать их окончательно частью датских земель без всяких «униатских тонкостей». Его идею горячо поддержали в самой Дании. Не менее горячо ее отвергли в герцогствах, где большинство населения были не датчане, а, как уже говорилось, этнические немцы. А поскольку южное герцогство — Гольштейн — было частью Германской конфедерации (в Германии часто именовавшейся «Bund» — «Союз»), то эхо волнений отозвалось по всей Германии.

Назрел военный конфликт между Датским королевством и Прусско-австрийской коалицией за отделение приэльбских герцогств Шлезвига и Гольштейна от владений датской короны. Вмешательство в датский кризис имело для Пруссии огромный внутриполитический смысл — шатающийся непопулярный кабинет сразу получал массовую поддержку общественного мнения, уже не говоря о территориальных приобретениях. В военном смысле беспокоиться было не о чем — прусская армия была заведомо сильнее датской. Но главным компонентом успеха Бисмарк считал не войска, а дипломатию. Формула Меттерниха, гласящая, что «крупный успех любой из пяти великих европейских держав неизбежно ведет к образованию враждебной коалиции ее соперниц», была хорошо известна.