В снежной пустыне, окружавшей нас, нашим единственным ориентиром был грохот орудий со стороны фронта. Мы шли в направлении этого звука по глубокому снегу, выжимая из себя последние силы. Но голод и жажда давали о себе знать, и это сказывалось на темпе нашего движения. Хозяева деревенской хаты, где мы провели первую ночь, на прощание дали нам с собой подсолнечных семечек. И это было теперь единственной едой, которая у нас осталась. Мы запивали ее талым снегом.

Когда наши силы были уже на исходе, нам показалось, что мы увидели мираж. Прямо перед нами была дорога! К своему еще большему облегчению, мы сразу наткнулись на немецкий военный автобус. Он стоял под наклоном, съехав с дороги. Однако его дверь оказалась скованной морозом, и мы не смогли открыть ее. Расчистив снег с окон, мы заглянули внутрь. Там мы увидели немецких солдат, сидевших на сиденьях и укутавшихся в покрывала. Воротники их шинелей были подняты и скрывали лица. Одни из солдат сидели ровно, другие обнимали друг друга, чтобы согреться. Водителя нигде не было видно. Может быть, он пошел за помощью и не вернулся? Может, он тоже потерялся в снежной пустыне? Мы вдруг заметили странную желтизну и бледность на лицах солдат. Они не подавали ни единого признака жизни. И мы уже ничем не могли им помочь. В автобусе царила смерть. Мы медленно осознали, что все они умерли, замерзнув во сне.

Мы пошли прочь от автобуса, ставшего металлическим гробом на колесах. Мы дрожали и были задумчивы. Наши мысли вертелись вокруг ужасов войны. Но нужно было идти вперед, идти из последних сил.

Неожиданно к нам пришло спасение. Нас подхватила тройка лошадей, идущая прямо к передовой. На таких тройках вермахт, приспосабливаясь к русской зиме, начал доставлять на фронт боеприпасы. Сидя между сложенных в ряды ящиков со снарядами, мы вспомнили о типичной русской тройке, о которой мы читали еще в школе. Здесь не хватало только привязанных к саням бубенчиков.

Так мы оказались еще в одной деревне, где сразу наткнулись на деревянный столб с указателем, на котором было написано, что наш батальон находится на главной линии обороны всего в шести километрах от нас. Мы отправились туда. Вокруг нас была опять заснеженная равнина с мелькавшими то здесь, то там невысокими березками. Пройдя некоторое расстояние, мы услышали резкий окрик:

— Вам, что, жить надоело? Пригните головы!

Оказывается, мы находились в зоне досягаемости огня врага. Это нам объяснили двое караульных, которых мы сразу не заметили за стеной из снега. Они показали нам, где находится командный пункт роты. Наш сержант был очень удивлен возвращением двух блудных овец. Мы ведь уже были в списке пропавших без вести, который должны были отправить в полк.

Товарищи по батальону встретили нас восторженно. Каждый спешил рассказать последние новости. Они были не самыми обнадеживающими, если не сказать большего. Часть грузовиков нашего батальона была потеряна по пути на фронт во время сильной метели. Бойцов, находившихся в них, русские захватили в плен. После контратаки были найдены их тела. В основном это были норвежцы. Русские избили их до смерти и бросили замерзать в реку Оку. Кроме этого, в ходе боев уже погиб наш командир и было много других убитых и раненых. Каждый боец был на счету. Мы с Робертом были подробно допрошены, после чего командир взвода постановил:

— Вы потерялись, еще не побывав в бою! Что мне остается сказать? Ну-ка хорошо отдохните, а бои у вас впереди!

В полночь мы должны были отправляться на разведку в составе группы из бойцов нашего батальона, и у нас оставалось еще несколько часов на сон. Однако какой сон перед первым боевым заданием? Нервное напряжение давало о себе знать, и мы почти не спали.

Нашей задачей было провести разведку в перелеске, лежащем к востоку от наших позиций, в секторе второй роты, чтобы проверить, свободен ли он от врага. Ровно в полночь двенадцать солдат и командир патруля, покинув передовые окопы, устремились в направлении позиций противника. Караульные были предупреждены о нашем задании, и мы могли не бояться, что по возвращении нас встретят огнем свои же товарищи.

Мы осторожно с винтовками наготове, двигались на расстоянии двух-трех метров друг от друга за возглавлявшим патруль капралом, который был вооружен пистолетом-пулеметом. Ночь выдалась морозной, и желто-белая луна ярко светила над лесом. Мы не произносили ни слова. Только снег скрипел под нашими ботинками, и время от времени раздавался треск сломанных веток, которые мы задевали, пробираясь между деревьями. Но все шло хорошо, если не считать того, что пару раз члены нашего отряда падали в не замеченные ими воронки от снарядов. Таких воронок в лесу было много, поскольку он подвергался интенсивному огню с обеих сторон.

Однако напряжение давало о себе знать, и наше воображение рисовало перед нами бойцов Красной Армии буквально за каждым деревом и каждым кустарником. Продвигаясь глубже в лес, мы, несмотря на страшный холод, все сильнее потели в наших белых маскировочных костюмах. Каждый раз, когда луна исчезала за облаками, небо на востоке вспыхивало, и все вокруг озарялось от осветительных ракет. Мы всякий раз вздрагивали при этом, говоря себе: «Нас заметили!» Но ракеты гасли, и темнота вновь накрывала лес.

Мы уже начинали верить, что в этом перелеске нет русских, когда грохот русского пулемета вдруг разорвал ночную тишину. Мы тут же повалились на землю, но трассирующие пули пролетели над самыми нашими головами. В панике я попытался зарыться в землю, которая от мороза стала буквально каменной, но не смог. В эти мгновения я уже не чувствовал страшного холода. Мой живот сводило от мысли, что это конец. Неужели я погибну в своем первом бою?

Следующая пулеметная очередь заставила заорать от боли нашего командира. Пули попали ему в позвоночник. Это усилило панику и окончательно парализовало нас. Но так продолжалось недолго. Через несколько мгновений мы уже заставляли себя собраться и вспомнить все, чему нас учили. Каждый занял удобную лежачую позицию или привстал на одно колено, скрытый деревьями. И мы открыли ответный огонь. По всей вероятности, нам пришлось противостоять русскому взводу, который был отправлен в перелесок с тем же заданием, что и мы, то есть выяснить, занят ли он врагом.

Боец, принявший теперь командование нашим патрулем, приказал мне бежать за помощью для раненого капрала. И я, как преследуемый охотниками олень, понесся к выходу из леса. В суматохе я упал, споткнувшись обо что-то, что показалось мне поваленным деревом. Через секунду я понял, что споткнулся о тело погибшего русского солдата. Его остекленевшие глаза были открыты и смотрели на бледную луну.

Задыхаясь, я добежал до передовых траншей. От волнения мне с трудом удалось вспомнить пароль. Я доложил о случившемся на командный пункт роты и вместе с двумя медиками вернулся к раненому капралу. Он к этому моменту уже периодически терял сознание. Мы отнесли его на ближайший пункт первой медицинской помощи. Но в ту же ночь наш капрал умер от полученных ранений.

Боевые будни с самого начала стали походить на ад. Но те, кто выживал, раз от раза все увереннее действовали на поле боя. Однако от смерти это спасало далеко не всех. Я и многие другие, достаточно честные перед собой, задавали себе вопрос: «Вернемся ли мы домой с победой?» Но вопрос этот был бесцельным, поскольку выбора у нас уже не было. Каждый день приносил новые и новые испытания.