Саша почувствовал, что дрожит. Он оперся о столб рядом с лестницей, взглянул вверх, в сумрачный свет кухни, а в ушах продолжал звучать заунывный голос Ивешки: «Я не верю тебе, папа. Ты не прав! Но разве можешь ты согласиться с тем, что ошибаешься на чей-то счет?"

С тех пор прошли годы и годы… с тех пор, как Кави Черневог появился здесь и спускался по этим самым ступеням, доставал травы из этого самого подвала, спал недалеко от печки, в то время как Ууламетс и его дочь располагались на своих кроватях в другом конце кухни…

Господи, да зачем же он показывает мне все это? Какое отношение имеет Черневог к тому, что происходит сейчас? Ведь он не должен проснуться, и, слава Богу, все происходящее не его рук дело.

— Дедуля, — прошептал он, обращаясь к домовому, — что ты хочешь всем этим сказать мне?

А по дому продолжали звенеть призрачные голоса:

«Дура! Любовь ничего не значит для него! Ведь у него нет сердца, он уже много лет живет без него! Так лучше для него!"

Ивешка с раздражением возражала отцу: «Ты никогда не давал мне случая доказать это, папа, ты никогда не доверял моим суждениям и взглядам! Почему же я должна быть откровенна с тобой? Ты никогда не доверял мне узнать что-нибудь самой!"

А затем следовал голос Ууламетса: «Доверять тебе? Простой вопрос, дочка: а доверяешь ли ты самой себе! И еще более простой вопрос: чья ты дочь, моя или матери? Ответь мне на него! Сможешь?"

Саша чувствовал, как бешено бьется сердце, готовое вырваться из груди. Он припомнил царапанье в ставни той ночью, когда ворон, хранивший сердце Ууламетса, пытался с помощью когтей и клюва прорваться внутрь дома… в то время как сам Ууламетс в одиночестве сидел за столом при свете лампы, читал, думал и писал ночи напролет, стараясь вернуть назад свою дочь…

Уединенные ночи, тихие дни, удары в оконные ставни, к которым старый Ууламетс никогда не прислушивался. У него было достаточно причин желать возвращения своей дочери к жизни, и сердце его имело очень небольшое отношение ко всему этому. На этот счет Ивешка была права.

Листья покрывали поверхность реки…

Пенящаяся вода и брызги за кормой…

Саша неожиданно отпрянул, испытывая страх, вскарабкался наверх и закричал Петру:

— Лодка…

Причал был пуст. Петр видел это достаточно хорошо, стоя на самой вершине холма, у начала дорожки: лодки не было на месте. Он тут же бросился вниз, к старым выветренным доскам причала, чтобы встать там и стоять как дурак, беспомощно глядя в верховья реки, поскольку он хорошо знал, что в низовьях реки был Киев, куда ни при каких обстоятельствах Ивешка не рискнула бы отправиться без него.

— Она уплыла, — сказал он Саше, который добежал туда почти вместе с ним. — Это как в плохом сне! В чертовски плохом сне! И что, черт возьми, она думает делать с лодкой? Куда она надумала отправиться?

— Я не знаю, — сказал Саша.

— Мне кажется, что она очень беспокоилась, когда я вовремя не вернулся из леса. И я думаю, она решила, что со мной случилось что-то чертовски ужасное! Я не знаю, спятила ли она или нет, но взять лодку…

— Она могла что-нибудь услышать от леших.

— О, Господи, хорошо, хорошо, она могла услышать от леших! Но ведь тогда она должна была понять, что лешие говорили с нами! Разве не так?

Саша схватил его за руку и потащил назад в дом, который покинула Ивешка.

— Она позаботится, — сказал Саша. — Петр, я знаю, что она всегда сумеет позаботиться о себе. Она обдумает все со всех сторон…

— Черта с два! — воскликнул тот и вырвал руку. Он взобрался на вершину холма и стоял там некоторое время, переводя дыхание под старыми мертвыми деревьями, глядя на дом и на двор в сгущающейся тьме, а к его горлу подступал комок и холодный страх проникал до желудка.

Он слышал, как Саша поднимается вслед за ним. Но сейчас он не был в настроении говорить об Ивешке или обсуждать вслух, что за беда могла с ней приключиться: он мог и сам вполне правильно обдумать происходящее без всяких колдунов. Поэтому он быстро пролез через дыру в заборе, крадучись поднялся на крыльцо, а затем так же осторожно прошел на кухню, где достал подвешенную к стропилам корзинку и начал разыскивать муку и масло.

Он был уверен, что Саша, войдя вслед за ним в дом, будет стоять сзади него и мучиться от желания помочь ему.

— Я возьму Волка, — сказал Петр, — отправлюсь за ней и найду ее, не беспокойся об этом. Если она на реке, я не заблужусь, если буду следовать вдоль берега.

— Петр, я понимаю, что ты не настроен выслушать меня…

— В этом нет твоей вины… Но где же эта чертова мука? Неужто она забрала ее всю?

— Мука под столом. Во всяком случае, должна быть… Петр, ну пожалуйста, давай просто порассуждаем вместе: она взяла лодку, и значит, она находится не в лесу. Вот мы уже кое-что и знаем. Я же не мог определить, где ты находился, независимо от расстояния между нами. И это все из-за этой тишины…

Петр повернулся и пристально посмотрел на Сашу, ожидая, что он наберется ума и помолчит. Но Саша лишь дернул челюстью и сказал с обычной прямотой:

— Мы отыщем ее, Петр, обещаю, что мы вместе отыщем ее, но только давай не будем поступать слишком опрометчиво.

— Опрометчиво! Господи, да разве мы можем сидеть сложа руки, как ты думаешь? И не сделать ни единой попытки, в то время как она одна, на воде, в такую темень, и только Бог знает, с кем! Там болтается оборотень! Кто знает, какой облик сейчас он примет? Кто знает, с кем сейчас она плывет?

— Петр, я не хочу, чтобы ты шел туда один, без меня. Тебе понятно это? Я знаю, что ты не в себе, и мне жаль тебя, но я не хочу, чтобы ты сломя голову мчался туда!

— Черт! Не смей направлять на меня свои желания, черт побери! Я знаю, что ты подразумеваешь только добро, но, Саша, прекрати это! Уйди с моей дороги! Проваливай ко всем чертям с моего пути!

— Петр…

Наконец он отыскал муку.

— Ты будешь давать мне советы, приятель, когда женишься сам. Я не собираюсь сидеть здесь, пока она там ищет беды, а ты не можешь сказать мне, что же происходит.

— Петр, выслушай меня!

И тот почувствовал, как это желание встряхнуло его: мысли стали разбегаться и путаться, а руки задрожали, будто у него появилось неприятное воспоминание. Он хлопнул рукой по столу и оперся на него, потому что от бессонной ночи, проведенной на холоде, и всего остального, случившегося с ним, его колени внезапно подогнулись.

— Не делай этого со мной, черт побери!

— Петр, мы отправимся за ней, я полностью с тобой согласен, что мы отправимся за ней как можно быстрее, но ведь мы можем отправиться туда, захватив с собой все что нам необходимо, а можем пойти без этого. И я не стал бы сейчас просто так поспешно собираться, бросая в мешок что попало, Петр. Ведь колдовство и чародейство не могут рассчитывать только на удачу, они никогда не работают с чем-то неизвестным!