отправился на почту, с замиранием сердца размышляя, как воспримет это отец. Будет ли он рад успехам своего блудного сына или все еще таит на него обиду?

Углубившись в свои мысли, Миклош не сразу обратил внимание на человека, который поклонился ему, сняв при этом шляпу. И только когда тот проделал это вторично, рассеянно полез в карман за мелочью, подумав, что перед ним обычный уличный попрошайка. Но в кармане оказалась всего лишь одна монета, и, вынув ее, Миклош обнаружил, что это серебряный талер, полученный когда-то в Дебрецене от бывшего семинариста.

— Да это же мой талер! — послышался знакомый голос. — Так тебе удалось его сохранить!

Миклош поднял голову и, приглядевшись, воскликнул:

— Господин Буго! Как я рад вас видеть!

Пал Буго порывисто обнял его и растроганно забормотал:

— А мне-то сначала показалось, что ты возгордился и не хочешь узнавать меня… Но я никогда не ошибаюсь в людях. Нет-нет, ты ничуть не изменился. Все тот же славный парень. Я смотрю, и талер сохранил, который я тебе дал.

— Сохранил, господин Буго. И он принес мне удачу. Все кости у меня целы, хотя я имел массу возможностей их переломать.

— Мы все знаем, — кивнул Пал Буго. — Наслышаны о твоих приключениях и рады, что тебе удалось добиться таких успехов. Я привез сюда Белу Винцехиди — показать ему Париж, и мы сразу купили билеты на первое представление с твоим участием… Представь себе, мы приехали сюда на поезде, — добавил он ворчливо, — хотя я уже дважды проделывал этот путь пешком.

— Вы все такой же, господин Буго, — улыбнулся Миклош. — Ничуть не изменились.

— Зато тебя прямо-таки невозможно узнать, — с живостью отозвался бывший семинарист-проповедник. — Повзрослел, возмужал. Гляди-ка, уже и усы пробились!.. Воистину надо иметь такое зрение, как у Пала Буго, чтобы различить тебя в этой толчее.

— Что у нас дома? Как там дела? — обеспокоенно спросил Миклош.

— Все в порядке. Ничего такого, слава Богу, не стряслось. Конечно, твой отец постарел, но еще больше состарился дядюшка Мартонфалви. А Яношка поступил в университет, будет учиться на юриста.

О многом еще хотелось Миклошу спросить у Пала Буго, но тот уже заторопился к своему воспитаннику, пообещав, что зайдет сразу после представления.

И вот наконец наступил этот долгожданный вечер. Публика до отказа заполнила весь огромный амфитеатр, так что яблоку негде было упасть. Войдя в свою гримерную, Миклош увидел белую пастушью собаку — обещанный подарок господина Сидоли.

— Здравствуй, Тиса! — воскликнул Миклош, с ходу дав ей имя. Собака, услышав родную венгерскую речь, встрепенулась и радостно завиляла хвостом.

Миклош быстро переоделся. Оркестр уже играл вступительный марш. Господин Сидоли нетерпеливо постучал в дверь гримерной:

— Месье Касони, ваш выход!

Когда Миклош вышел на арену, его охватила глубокая апатия. Не было ни волнения, ни страха, словно ему предстояло выполнить какую-то привычную и давно опостылевшую процедуру. Мистер Бомби натянул канат, и Миклош с невероятной быстротой забрался под самый купол. Рискованный полет был выполнен так же мастерски, как и на репетициях. Миклош летел вниз с огромной высоты, и золотые крылья у него за спиной ослепительно сверкали в лучах прожекторов. По точно рассчитанной траектории он преодолел расстояние примерно в двадцать саженей — и немец, висевший на своей трапеции вниз головой, уверенно поймал его за руки, и уже через несколько секунд Миклош стоял на арене.

Никогда еще завсегдатаи этого цирка не видели ничего подобного. Несколько слабонервных дам, взвизгнув, упали в обморок. И началось светопреставление. Публика не на шутку разбушевалась, в неистовстве опрокидывая кресла, и казалось, что стены цирка содрогаются от грома оваций. Этот невообразимый гвалт ошеломил и парализовал Миклоша. Ему вдруг стало не по себе, почудилось, что купол над ним раскалывается на две части, а земля качается и уходит из-под ног. В груди как будто что-то оборвалось, он зашатался и впервые в жизни потерял сознание.

Он не помнил, как его подняли и увели с арены. Помнил только, что директор уже позже с трудом вывел его на поклон к восхищенной публике. Миклош увидел на манеже букетик белых цветов, брошенный, вероятно, из какого-то верхнего яруса, поднял его и, снова зашатавшись, вцепился в руку директора.

В гримерной он рухнул на стул и чуть слышно пробормотал:

— Господин Сидоли, мне плохо…

— Врача сюда! Скорее! — крикнул директор и, пристально поглядев в глаза юноши, тяжело вздохнул. — Несчастный! Все кончено. Больше вы уже не сможете выступать.

Публика все никак не успокаивалась, бурно выражая свой восторг, а герой этого дня снова потерял сознание.

Солнце уже стояло высоко в небе, когда Миклош очнулся и обнаружил, что лежит на кровати в своей маленькой комнатке. И сразу увидел у себя на одеяле букетик белых цветов, который кто-то бросил ему на арену. Он понюхал эти цветы — и его бледное лицо порозовело от их аромата. И тут из букета выпала тонкая бумажная ленточка. Сердце Миклоша затрепетало от волнения, когда он заметил выведенное на ней бисерным почерком имя: Серба.

Но на одеяле лежало и еще что-то. Это была телеграмма. Он развернул ее, прочитал — и на лбу у него выступил холодный пот.

В телеграмме было написано:

«Срочно приезжай. Папа умер. Янош».

Так вот почему он первый раз в жизни упал в обморок и так и не смог насладиться славой, к которой так долго стремился.

Глава шестнадцатая, из которой становится ясно, что в поисках счастья люди выбирают разные пути

Минуло уже два года с тех пор, как в ньиришашском имении появился новый хозяин. Это был не кто иной, как Миклош Касони, который после смерти отца вернулся домой, решив навсегда порвать с цирковым искусством. Он до сих пор испытывал головокружение, глядя вверх — на облака или на парящих в воздухе птиц. Он обращался к врачам, и те в один голос твердили, что у него боязнь высоты. Этот недуг, от которого можно излечиться, только ведя спокойный, размеренный образ жизни, выработался у него в процессе репетиций рискованных трюков в цирке Сидоли. Неоднократные падения с огромной высоты не пошли ему на пользу. И, конечно, о возвращении туда не могло быть и речи.

Братья договорились, что Миклош будет вести хозяйство в отцовском имении, ежемесячно выделяя Яношу часть доходов, чтобы тот мог получить высшее образование и поступить в коллегию адвокатов.

Это вполне устраивало Миклоша. Он смертельно устал от кочевой жизни и теперь наслаждался покоем о́тчего дома. Осенними вечерами под монотонный шум дождя он нередко вспоминал