путаные строки и думаю только о тебе. К тебе обращаюсь, твоей оценки жду. Да что там! – тобой живу. Вижу тебя как наяву: смешная хламида, которая, как ни странно, нисколько тебя не портит, каштановые завитки, выбивающиеся на лоб, и лазурь, лазурь, что брызжет из-под ресниц… Какое блаженство быть рядом с тобой, отдаваться тебе, впитывать твои ласки, пить твои поцелуи! В те минуты, когда тебя нет поблизости, я изнываю от телесного голода, горю в предвкушении нового свидания. Душу распирает любовь и одновременно сковывает страх. Да! Я боюсь, что не совладаю с собой и допущу роковую оплошность, которая уничтожит наше хрупкое счастье…

Тихо, тихо! Надо успокоиться. Надо все по порядку. Сейчас… С чего же начать?

Помню, как отправила глупенькую Плашку передать тебе, что со встречами лучше повременить. Очень мне не понравился товарищ Вадим из Москвы. А вот я ему – наоборот. Смотрит на меня, как топтыгин на мед, облизывается. Не к добру это! А когда они с Кудряшом застали меня утром на улице (шла от тебя, мое небушко), у меня внутри все оборвалось. Что, если выследят, вызнают, поймают? Не позора страшусь, не тюрьмы – того, что отнимут меня у тебя и никогда больше не увидимся. Тогда и блаженству конец, и мечтам, и всему моему существованию, потому что…

Тихо! Еще раз сначала.

Плашку-то я отправила, но всю ночь ходила по избе, как неприкаянная. Легко сказать: давай повременим! Но разве можно сдержаться, когда двое суток тебя не видела? Словом, как только зорька зарделась, выскочила из дома и – к тебе на хутор. Нет, ты не думай, я перво-наперво на чердак посмотрела, где у меня товарищ Вадим с заезжим этнографом обосновались. Закрыто у них было, спали. Я через калитку не пошла, она стучит громко. Обогнула избу, потом через огород, за морковными кудельками канавку перепрыгнула и – к лесу. Вырубкой, вырубкой, подальше от села. Бежала, ног под собой не чуяла. А в груди вместо «тук, тук, тук!» – «ты, ты, ты!». И на каждом выдохе: «Небушко! Радость моя!»

Повезло: вы с паствой с ночного моления возвращались. Я часто спрашивала, зачем тебе этот цирк. Переделать людей можно только посредством образования. Поймут они физические законы, откроют для себя Ньютона, Фарадея, Менделеева, Маркони – и перестанут считать новейшую технику порождением Люцифера. Метод замены одной религии на другую не имеет перспектив, это нам еще в пединституте объясняли. Хомо сапиенс, в мозгу которого все зиждется на вере, без понимания причин и основ, так и остается невежественным папуасом. Он, как обезьяна, научится переключать рычажки на машинке для стрижки газонов, но будет смотреть на нее не как на механического слугу, а как на материализацию божественного промысла, которой надобно отбивать поклоны, чтобы она снисходила до нужд обыкновенного смертного и…

Но я не могу с тобой спорить. Ты доказываешь, что начинать правильнее от обратного: народные массы в большинстве своем настолько отсталы, что вложить им в умы Фарадея с Ньютоном невозможно. Иные из них и букварей еще не осилили – куда им до магнитных полей и периодических таблиц! Поэтому для старта в светлое будущее необходима модернизация религиозных понятий. Долой старика с бородой на облаке, который уже тысячи лет апатично взирает с высоты! На смену ему приходит Великий Механизмус. Он активно участвует в построении новой земной жизни, наделяет своих неофитов вещами, которые реально облегчают их бытовое бремя. Великий Механизмус не бросает людей на произвол судьбы, он не глух, не жаден, откликается на просьбы. Поверить в него намного проще, чем в христианскую, мусульманскую или иудейскую абстракцию. К чему это приведет? К тому, говоришь ты, что необразованные низы вслед за пролетарской революцией примут техническую и добровольно, сознательно потянутся к знаниям. Они уже слушают на политинформациях лекции о марксизме-ленинизме, их интересуют происходящие преобразования, и самый безграмотный батрак силится преодолеть свою неученость и понять, что такое «социализм». Хотя раньше он совершенно не интересовался ни политологией, ни обществоведением. Так и с точными науками: сперва народ должен получить результат, оценить его преимущества, а затем, как следствие, заинтересоваться изучением технологической цепочки, а также связанных с ней выкладок, обоснований, математических формул, и…

Куда-то меня опять понесло. Я повторяю твою аргументацию не потому, что хочу убедить себя в твоей правоте, а потому, что это невыразимое упоение – цитировать тебя и видеть за чередой букв, написанных на бумаге, твои чувственные губы, проговаривающие слово за словом, слышать твой колдовской голос. Он манит меня, чарует, обезоруживает, под его воздействием я становлюсь податливой и беззащитной. Ты говоришь, и через миг я вся в твоей власти. Какая сладкая, какая мучительно-отрадная магия! Моя бабушка, будучи еще сравнительно молодой, приговаривала иногда: «Ангелок босыми ножками по сердечку пробежал». Теперь я ее понимаю…

Итак, вы пришли из леса, все были чем-то обеспокоены и, как мне показалось, разозлены. Чуть погодя я узнала от тебя, что на молебен пробрался под чужой личиной лазутчик, и, судя по твоему описанию, это был товарищ Вадим. Но тогда я ничего еще не знала, меня жгло нестерпимое желание поскорее прильнуть к тебе, обхватить руками и глубоко – до головокружения! – вдохнуть твой аромат… Паства разошлась по домам, а я подбежала к тебе и потянула назад, под защиту деревьев, где никто бы за нами не подсмотрел.

Мы удалились от хутора, уединившись в нашем любимом лесном закутке, у сухой, давно упавшей сосны. Здесь мы, бывало, проводили целые часы в неге и страстном томлении. Но сейчас я не заметила в тебе того огня, который опалял и пробуждал во мне стихию. Я спросила, что случилось, и услышала от тебя о ночном инциденте. Товарищ Вадим устроил на поляне переполох и сбежал. Посланные тобой вдогонку люди сообщили, что его сопровождала Плашка. Вот уж от кого я не ожидала подлости! Их потеряли возле заброшенного литейного завода, и была абсолютная неизвестность по поводу того, как они поведут себя дальше.

Я дала обещание, вернувшись в село, проследить за товарищем Вадимом и выяснить, не готовит ли он облаву на хутор. На всякий случай, посоветовала я, пусть твои прихожане попрячут все, что может их уличить, – как они делали перед милицейскими рейдами.

Сказанное мной немного успокоило тебя. Твоя ладонь легла мне на грудь, и меня словно пронизало током. Я приготовилась испытать долгожданную эйфорию, но откуда ни возьмись вынырнула Плашка. Она упала перед тобой