Вообще-то я собирался сразу поехать в «Феникс», чтобы не упустить Метека. Но чувство долга побудило меня задержаться здесь хотя бы на завтрак — вдруг еще что узнаю?

Портье — вчерашний африканец — поздоровался со мной как со старым знакомым и пригласил проследовать в салон. Я был прав — утренний кофе подавали в том самом месте, где вчера лежал труп Штайнера. Обстановка была стандартная: восемь круглых столиков вдоль стен, туристические проспекты и старые журналы на консоли. Единственным украшением служила большая, почти в рост, деревянная фигура кудрявого мальчика в костюме эпохи Возрождения, который готовился прижать к подбородку настоящую скрипку. Мальчик выглядывал в холл из-за фикуса Бенджамина, раскидистого, но какого-то худосочного — кадка с деревом стояла слишком далеко от окна, и листьям явно не хватало света.

Столик, за которым вчера убили Штайнера, был занят американской мамашей с двумя дочерьми лет 15–16, которые не переставали трещать. Когда я проходил мимо, одна из барышень как раз говорила:

— Конечно, прекрасно трахаться налево и направо! Но потом ты приезжаешь в свой паршивый городок…

Еще в холле вяло крошила круассаны блеклая пара скандинавов неопределенного возраста, и намазывал бутерброды своим двум вертлявым сыновьям арабский папа с большим, обтянутым синей майкой животом. Было очевидно, что вчерашний инцидент для большинства постояльцев остался незамеченным.

Я сел под фикус напротив американок, в светском разговоре которых снова промелькнуло слово «трахаться». Я присмотрелся к женщине постарше, которую я принял за мамашу. Возможно, это была лишь старшая подруга, так сказать, наставница.

— Что вы будете?

Передо мной стояла симпатичная темноволосая девушка с православным крестом на шее. Сербка? Болгарка?

Я заказал континентальный завтрак с зеленым чаем.

Это был один из тех моментов, когда голова моя была совершенно пуста. Поднос, который принесла мне сербка, был заполнен до краев: набор булочек, варенье, мед, йогурт и даже кусочек сыра в пластмассовой упаковке. И всё, о чем я позволял себе думать перед начинавшимся днем, который тоже обещал быть долгим, что именно и в каком порядке я собираюсь поглотить на завтрак. Я, так и не попробовав йогурт, закончил в начале девятого, попрощался с портье и, взяв напоследок визитную карточку отеля — хотя как она мне могла еще понадобиться? — с сумкой через плечо вышел на улицу.

Перед гостиницей, включив аварийные мигалки, стояло такси — «пежо» цвета красный металлик. На заднем сиденье ерзала в нетерпении восточного вида женщина. Я бы не отдал руку на отсечение, что именно она обедала со Штайнером на теплоходе, но она тоже была лет пятидесяти, полной, ярко накрашенной и в ушах у нее сверкали массивные золотые серьги. Женщина смотрела на дверь гостиницы и, увидев вместо знакомого лица незнакомое мое, достала мобильный телефон. Если она ждала Штайнера, то он явно опаздывал.

Я быстрым шагом пошел к набережной, где в самом начале бульвара Сен-Мишель была стоянка такси. В такую рань на ней выстроилось цепочкой машин пять. Я сел в первую и сказал водителю, разумеется, китайцу:

— Подождем минуту! Я скажу, куда ехать.

— Куда ехать? — спросил китаец, трогаясь.

— Стоп! Стоп! — крикнул я. — Ждать.

— Ждать?

— Ждать!

— Хорошо!

Водитель проехал пару метров, чтобы дать место следующей машине, и выключил двигатель. Все китайские таксисты одного неопределенного возраста — между двадцатью пятью и пятьюдесятью. Скрытая армия вторжения, в которой рядовые и генералы неразличимы.

Я рассуждал так. Если это была та самая женщина, которая обедала со Штайнером, она, разумеется, ждала его. Потеряв терпение, она позвонит портье, и тот сообщит ей, что с ее знакомым случилось несчастье — или не знаю, что там ему полиция посоветовала сказать в таком случае. Подниматься, естественно, она не станет и отправится домой или за новыми инструкциями.

Красное «пежо» проплыло мимо нас и повернуло влево на набережную. Женщина — я про себя стал звать ее Фатима, — разговаривала по телефону, но мимика ее была настолько выразительна, что я, считай, и слышал, и понимал, что она говорит. Примерно следующее:

— Нет, а что я еще могла сделать, сидя внизу в машине? А раз ты такой умный, сам приезжай сюда и разбирайся!

— Видите эту машину? Ехать за ней, но не слишком близко, — сказал я китайцу.

— Понял, понял, — оживленно закивал таксист. Такое начало рабочего дня было ему по вкусу. — Ты полиция?

— Я муж, — с достоинством соврал я.

— А-а, — протянул китаец, часто кивая головой. — Понял, понял.

Я выгляжу моложе своих лет — мне в мои сорок четыре дают тридцать пять. Фатиме, даже при том, что она восточная женщина, было никак не меньше пятидесяти. Но китайцы, видимо, ориентируются в возрасте европейцев так же плохо, как и мы в их.

— Зеленый! Вперед! — скомандовал я.

Задачу водитель действительно понял правильно. Он на большой скорости догнал поток, но встроился не сразу, а оставив одну машину между нами. Красное «пежо» быстро отщелкивало мост за мостом. Потом мы пересекли Сену по мосту Альма и поехали по какой-то авеню в сторону Елисейских Полей. Проехав несколько кварталов, такси Фатимы свернуло налево и вскоре остановилось у подъезда светло-серого жилого дома.

— Стоять? — спросил китаец.

— Ехать, ехать!

Красное «Пежо» в любом случае закрывало нам проезд. Фатима вышла из машины и резво застучала каблуками по каменным плитам. Каблуки у нее были высоковаты для женщины ее комплекции. Я отметил номер дома, в который она вошла — № 7, а доехав до перекрестка, — расплатился и вышел. Табличка на углу уведомляла, что жила Фатима на улице Бассано.

Китаец меня рассмешил. Получив деньги и поблагодарив за чаевые, он повернулся ко мне и сказал:

— Убивать — нет! — и схватил себя обеими руками за горло, изображая удушение. Потом энергично помотал указательным пальцем. — Месье, убивать — нет!

— Нет, нет! — заверил его я.

Я вернулся к дому номер семь и стал рассматривать таблички с именами жильцов на домофоне. Одна фамилия выглядела вполне по-арабски: Аль Абеди. Может быть, с неудавшегося свидания Фатима попросту поехала к себе домой?

Пока я размышлял, дверь подъезда открылась, и появилась высокая худая женщина в синем комбинезоне и с дряблыми складками кожи под глазами и на шее. В одной руке у нее было ведро с белой шапкой пены, а в другой — швабра. Она явно собиралась отдраить тротуар перед входом, как это заведено в хороших буржуазных кварталах. Мы были в 8-м округе — как раз такой район.

— Вы кого-нибудь ищете, месье? — спросила она без особой любезности.

— О, даже не знаю, — сказал я, чтобы выиграть три секунды для последующей импровизации. — А вы давно здесь работаете?