про себя: а ведь ветеринар работает в ямщине. В ямщине, ну да, в ямщине… Господи боже, эта жалкая ямщина, это ничтожное отребье прошлого живет припеваючи, имеет своих работников, обширный двор, дом, повозки, мастерские и даже своего ветеринара! А он не имеет ничего, ему негде и нечем починить автомобиль и велосипеды, за каждым пустяком он принужден ходить то в одну мастерскую, то в другую. А Хемет, этот лошадник, на которого даже шапочник Заки поглядывает высокомерно, — он имеет все.

«Но уж ветеринара-то у него не будет! — подумал он мстительно и тут же вернулся в кабинет и позвонил в ямщину. — Я с ним церемониться не буду. Зачитаю выписку из протокола исполкома — и езжай себе в Уткино».

Но стоило ему ощутить на лице дуновение ранневечернего прохладительного ветерка, он тут же и пожалел о спешке. Теперь сиди и жди этого коновала, вместо того чтобы искупаться в речке, а потом вернуться во двор исполкома и возиться до темноты с автомобилем. Он как бы даже удивился, когда на пороге стал ветеринар. Это был молодой косоплечий парень в очках, в сатиновой рубашке с подвернутыми рукавами, в соломенной шляпе с широкими полями. Он улыбнулся в ответ на строгий и как бы недоуменный взгляд Якуба. Улыбка у него была стеснительная и вместе с тем свободная, жесты не развязны, но и не скованы. Нет, этот парень не был обитателем городка, замашки не те. И он, конечно, не пошел бы, простодушный и наивный, с горшочком топленого масла к кому бы то ни было.

Якуб прокашлялся и сказал:

— В округе всего два врача и двадцать шесть фельдшеров — на тридцать участков. Работа у них адская, им некогда в городе побывать и в кино сходить… Что же вы молчите?

Тот молчал, но лицо его изобразило крайнее напряжение.

«Зачем я это говорю?» — подумал Якуб тоскливо, но продолжал говорить о том, что в округе черт знает что делается, племенной скот сдается на мясо, лучшие племенные лошади пока в руках военных учреждений и неизвестно, когда поступят в распоряжение земотдела, в Туркестане обнаружена чума, которая может пожаловать и сюда, нужен строгий карантин.

Он помолчал и вдруг неожиданно для себя сказал ветеринару:

— Садитесь, — тут же оценив свое приглашение как слишком церемонное. — Вот что, — возвысил он голос и даже слегка пристукнул по столу: — Мы организовали несколько случных конских пунктов. Как вы относитесь к тому, чтобы поехать заведующим на такой пункт? В Уткино, а?

— А ямщина как же? — ответил тот.

Якуб пристально на него поглядел.

— Я договорюсь с ветлечебницей, — сказал он жестко.

— Я понимаю. Да ямщина… что ямщина, ерунда, конечно, а дело в том, что у меня на руках больная мама и сестра-школьница.

«Ему не хочется уезжать из города, — подумал Якуб. — Конечно, я верю, что и мать больная, и сестра-школьница. Но и не хочется ему из города уезжать».

И ему представился город, веселый, живой, с афишами, писанными аршинными буквами, шумные субботники, музыка духовых оркестров, выставки в городском саду, которые всегда завершает театрализованное действо, веселые карнавалы в праздники, когда звучат напевы карманьолы, комсомольские частушки и качаются над толпой картонные чемберлены и брианы… Он представил все это, и ему от души стало жалко посылать молодого парня черт знает в какую дыру. Ему как бы полегчало от того, что так он подумал: мстительное чувство, нет, уже мстительное действие пугало его; уж лучше бы он отправил его к Каромцеву, и пусть Каромцев бы решил. Теперь уж поздно. И он поспешно открыл ящик стола и вынул оттуда выписку из протокола исполкома.

— «Для поднятия интенсивности работы по животноводству передать всех зарегистрированных специалистов в этой области…» Понимаете?

Ветеринар молча кивнул, потом встал. Когда ветеринар ушел, Якуб просидел несколько минут, криво усмехаясь и прикачивая головой.

А через полчаса, освеженный купанием, бодрый, веселый, он возился с автомобилем и напевал тихонько, и от его мстительного чувства не было и следа. Он и думать не думал ни о какой ямщине, о Хемете и ветеринаре.

9

Три велосипеда стояло теперь в амбаре, но ни на одном нельзя было ездить: не было резины, надо было паять рамы, чинить седелки, искать ниппеля. А денег у него не было, и без того вот уж который месяц он тратил зарплату на ремонт автомобиля, покупку и обмен велосипедов.

Однажды в отчаянии он пошел к председателю окрисполкома. Тот сказал, что в смете не предусмотрено таких денег, чтобы чинить велосипеды работникам исполкома.

— Так не мне! — воскликнул Якуб, надеясь, что теперь председатель все поймет и все сделает. — Не мне. Велосипеды ведь исполкомовские!

— А откуда они взялись? — спросил председатель.

— Я купил. Который за деньги, который обменял…

— Вон что, — сказал председатель и внимательно на него посмотрел. — Но, ей-богу, — сказал он с верным сожалением, — не могу я тебе помочь.

Якуб сказал:

— Вы крестьянского происхождения. Поэтому нет у вас душевного отношения к технике. Ямщина небось все получает, — он сказал это без вызова, озлобления, просто и печально.

— Ямщина на хозрасчете, ни копейки не имеет от исполкома, — ответил председатель. — Вот придет зима — и паруси, как в прошлый год!

— До зимы далеко, — сдержанно ответил Якуб и вышел.

Постояв на крыльце, он пошел в амбар, взял худые седелки от велосипедов и отправился на усадьбу бывшего хлеботорговца. «Это унизительно, унизительно просить у него о помощи, — думал он, — но что ему стоит велеть своему шорнику отремонтировать седелки! Но если он откажет, этот лошадник Хемет, если он откажет!..» — И опять он почувствовал в себе что-то злое, мстительное, пожалуй, сейчас он не растеряется — пусть только этот лошадник откажет, и тогда чаша терпения у него переполнится, и он учинит погром в ямщине, разломает повозки, подожжет всю усадьбу! Но если даже он просто поругается с этим лошадником, и то станет легче…

Он вошел во двор и замедлился, — оглядываясь вокруг себя и видя, как чисто подметен двор, как ладно стоят рядами ходки с поднятыми вверх оглоблями, ямщики кто чистит коня, кто прохаживает, кто запрягает. Потом он двинулся к веранде и увидел там Хемета. Он, как обычно, сидел за столиком и пил чай. Он был в холщовых шароварах и рубахе навыпуск, но в жилетке, поверх кармашка которой выпущена была цепочка часов. Якуб ступил уж на крыльцо и открыл было рот, чтобы поздороваться, как во двор въехала повозка, запряженная парой. Хемет поднялся и стал чего-то ждать, но он не смотрел на Якуба. Так он стоял,