Сначала казалось – не обманул! Ну, почти! Работал как вол, это правда. Старался. Шел лбом, напролом. А лоб у него… Дай бог каждому! Каменный лоб.

Уже через три года взяли ипотеку и купили квартиру. Правда, однушку. Но лиха беда начало, ведь так? Мебель купили, машину. Люба курсы окончила – ногтевой сервис, вот так. Ногти клепала – гелевые, акриловые. Ничего зарабатывала, неплохо. В Турцию съездили. Один раз.

На пляже Люба мужем любовалась: стройный, высокий, поджарый. Ноги длинные, мускулы рельефные. Волосы – мягкой волной. Красаве́ц! Бабы разглядывали его с нескрываемым восхищением. А Люба злилась! Ревновала – ужасно!

А все потому, что он отзывался! На бабьи призывы. Бросит иная взгляд – и рот до ушей. Улыбался в ответ. Голову вскидывал, короче – бил копытом. Нравился бабам всегда.

Нет, по большому счету, было все хорошо! Деньги в дом приносил, по вечерам не задерживался. Только иногда… Да, иногда. Но Любе этого хватало. Сходила с ума будь здоров! Просто дохла тогда. От злости и боли. Так ревновала!

Но это все домыслы. Пойман Вова не был. Так, подозрения и «догадки воспаленного мозга», как он говорил. А мозг воспален от любви. И от гневливого и недоверчивого характера. И от знания того, каков он, ее Вова.

Не очень надежен, да… Мама права.

Люба подолгу внимательнейшим образом рассматривала вещи мужа – свитера, майки, рубашки. А вдруг – помада, духи, чужой волос… Помады не было, если честно. Духи иногда мерещились, но… Это тоже были догадки. А может быть, глюки. А вот волос не наблюдалось, надо признаться. И слава богу! С ее-то темпераментом! Ох, наломала бы дров!..

Словом, жила в ожидании. Какой-нибудь гадости, что ли?

Ой, хватит, не надо! Не надо себя распалять! Умеет она это делать, умеет! Что и говорить! Вот только выпивка Вовина… была иногда чрезмерной. Любил Вова выпить. И меры не знал.

Вот что ее удручало. Нет, пьяницей не был, но… Нажраться мог, да. От души! От всей своей русской души – широкой, бескрайней, как море.

А этого Люба не выносила! Совсем. Категорически. Билась как лев. Нет, как тигрица. Орала, рыдала, била посуду… Била мужа по морде. Обливала холодной водой.

Вова отмахивался, увертывался как мог, зажмуривал глаза. Наутро клялся, божился: «Все! Этот раз был последним!» Но, увы… снова получался предпоследний раз.

И Люба опять кричала и била посуду. Не выносила она пьяных людей, не выносила! «Все, что угодно! – орала она. – Только не пей!»

Про «все, что угодно» было, конечно, неправдой. Все, что угодно (кстати, хорошо, что она не уточняла, что именно!), ее бы тоже совсем не устроило.

Потому что это «все, что угодно» означало «все, что угодно»! В том числе и… Ну, понятно!

Нет, никаких компромиссов! Люба не тот человек! Компромисс не для нее!

…Стоп, Люба! Подумай! Вспомни, милая, как на Таймыр собралась.

И все же… Мириться Люба не собиралась. Потому что хотела семью! Нормальную, крепкую. С детками. С домом в лесу. С уютной квартирой. С борщом в кастрюле и пирогом на столе. Чтоб было складно и ладно. Вот так! Как быть должно и обязано, вот.

И безо всяких там… ком-про-мис-сов! Не для нее это все. И ни в чем ей не надо половины, отрезанного куска, отщипнутого края, горбушки и корки. Чужого не нужно и своего не отдам! Ясно? Вот так!

А то, что гневаюсь я на Володьку, – так это понятно! Люблю. Было бы пофиг – так было бы пофиг…

Приезжала мама из Нижнего. Ходила по квартире, смотрела в окно и вздыхала:

– Дочка, зачем тебе все это нужно?

Люба, человек горячий, заводилась мгновенно:

– Ты, мам, о чем? – И жестко требовала объяснений.

– Ну, вот смотри, – вздыхала мама и откладывала на пальцах. – И чего тебе не хватало? Там, дома? Квартира была! И отличная! Не эта… халабуда, – мама обводила взглядом Любину кухню, – не эта! – окончательно убеждалась она. – В Нижнем у тебя была трешка! Да какая! Самый центр, окнами на реку, кубатура, простор. Обстановка! Мы с папой старались… – совсем загрустила мать. – Дача была! – вновь оживлялась мама. – И, кстати, есть! Прекрасная дача! Лес, река, – мама задумалась, припоминая, – газ! – вскрикивала она.

– У меня здесь тоже газ, мам! – усмехалась Люба.

– Вот именно! Только газ! Из хорошего! Ты смотрела в окно? Нет? Неохота? А ты посмотри!

Люба махала рукой:

– Мам, отстань! Какая мне разница, что за окном!

А за окном и вправду было паршиво. Вечная стройка и вечная грязь. Никакого пейзажа – помойка.

А мама увлекалась и продолжала:

– Так! Это раз. Второе – такая даль, Люба! И зачем эта Москва, когда до нее два часа ходу? Нет, ты мне ответь! Забрались за Кольцевую и радостно сообщаете, что живете в Москве! Самим не смешно? Какая это Москва? Ты хоть себе не ври, дочь!

– Мама! – взрывалась Люба. – И все равно – столица! Все равно – Москва! Сейчас даже принято… жить не в центре. Там никакой экологии! А Москва – это театры! И выставки! И вообще – центр Вселенной! Час-полтора – и доехали!

– Ты часто бываешь на выставках? А в театре? Когда в последний раз, Люб? Да и Вова твой… – Мама вздыхала и замолкала.

– Что, Вова? – взвивалась Люба. – Чем Вова не угодил?

– Да всем! – Мама поджимала губы. – Ненадежный твой Вова! Вот чем! Мы тебя всему, Люба, учили: музыке, танцам. Французскому. Институт. А ты… Ногти клеишь… придурошным тетенькам!

Люба вскипала, вскакивала со стула и начинала орать:

– Почему придурошным, мама? И Вова – козел, и мои клиентки – придурошные!

– А потому, – отвечала мама с каким-то садистским спокойствием, – а потому, что нормальная женщина, хозяйка и мать, когти клеить не будет! Не будет она думать об этом, ты поняла?

А Вова твой… Безголовый, вот! Легкомысленный! Безответственный твой Вова! Раз – и сорвался! И тебя уволок! Куда, зачем? Непонятно! И что ему в Нижнем не жилось? Нет, ты ответь! Ведь все у вас было! – горестно вздыхала мать.

– Москва – это жизнь, мам! Пер-спек-ти-ва! Начало пути!

– Какого пути, Любонька? В никуда?..

– Нет! – не сдавалась Люба – В куда! Вот мы в Москве пару лет, а у нас уже квартира! Своя! Да, далеко! За Кольцевой! Ну и что? В дальнейшем переедем! Поближе. Не на Красную площадь, конечно, но… Машина у нас. Да, в кредит! Но ведь весь мир, мам, живет в кредит! Понимаешь? Европа, Америка – все!

– Мы – не все! – твердо отвечала мама. – У нас свой путь. А кредиты эти… Одни бессонные ночи!

– А Вову не трогай! – продолжала Люба. – Он мой муж! И я его, мама, люблю!

Мама вздыхала – тяжело и громко, вложив в этот вздох всю материнскую боль:

– Любишь… Конечно. Только вот… счастливой ты, дочка, не выглядишь! Вздернутая вся, нервная. Орешь вот все время! А детки?.. Давно ведь пора!