северным дорогам. Сам Феодосий II был из семьи латинских полководцев; в 438 году он инициировал создание большого латинского свода имперских законов, известного как Кодекс Феодосия.

Пока двор поддерживал связь с военными, его разговорным языком оставалась латынь. Даже для греков латынь всегда была языком, выражающим величие государства, – как англо-французский141 в позднесредневековой Англии, латынь являлась величественным жаргоном администрации. Эта латынь изучалась восточными римлянами в школе, хотя она и не имела отношения к живому языку: у нас есть папирусы, свидетельствующие о том, как египетские мальчики делали посредственные переводы Вергилия – как и мы сами в современной школе. Основание Константинополя поместило величие римского государства в сердце греческого мира: все больше греков учили латынь в IV и V веках, но они делали это не для того, чтобы посетить ветхий Рим на Западе, а чтобы умножить величие Константинополя, своего «Нового Рима».

Подобно египетским обелискам на Ипподроме и классическим греческим статуям в публичных местах, латынь вполне закономерно сохранилась в Константинополе как элемент пышного фасада мировой империи. Однако носители латинского языка постепенно исчезли из города в течение V века. Процесс превращения Римской империи – начиная с III века – в государство, управляемое военной аристократией, в Константинополе потихоньку обратился в свою противоположность. К концу V века римскую армию как политическую силу затмила клика, состоящая из представителей высшей администрации, дворцовых чиновников и отставных бюрократов, селившихся в Константинополе. Два наиболее значительных императора эпохи – Анастасий (491–518) и Юстиниан (527–565) – были гражданскими чиновниками нового типа: Анастасий был дворцовым чиновником большую часть своей жизни; а Юстиниан, хотя и приходился племянником латинскому солдату с Балкан, стал глубоко «цивилен». Вершины искусства управления государством и культуры, достигнутые при этих двух выдающихся людях, явились результатом медленно зревших достижений гражданского правящего класса. В течение V века Римская империя нашла путь к новой идентичности – империи Константинополя.

Архитекторами этой тихой революции стали ученые выходцы из низшей страты знати греческих городов. Они исполняли второстепенную по значению службу в крупных финансовых и правовых департаментах. Один из них, Иоанн Лид, заработал тысячу золотых за первый год своей деятельности при Анастасии – «и это было получено честно»142, добавляет он! Он учил латынь; он писал стихи, прославляющие его начальника; он вышел в отставку, чтобы написать антикварный труд «О магистратах Римского государства». Стойкий консерватизм аристократа, получившего классическое образование, который в западных провинциях тщетно сосредоточился на мираже Roma aeterna, покрыл действенный механизм Восточной империи патиной давних традиций и тихой гордости. В Константинополе ученость являлась дополнением к искусству управления государством, а не альтернативой ему. В ходе агитации против непопулярного налога, например, решающее значение имела тематическая пьеса «в манере Еврипида». Даже платоновская традиция, которая на Западе сохранилась только в неотмирном и мистическом аспектах, в Константинополе осталась и в государственной власти. Политика горячо обсуждалась: в 399 году будущий епископ Синезий Киренский мог наметить политику выдворения варваров в речи «О царстве»; в «Тайной истории», созданной около 550 года, Прокопий Кесарийский мог составить для чуткой к политическим течениям фракции известную «Черную книгу» правления Юстиниана. Эти люди вслед за Фукидидом – своим учителем – продолжили традицию написания современной им истории. Их разные карьеры предоставляли им широкие возможности для этого: Приск Панийский оставил описание своего посольства ко двору Аттилы в Венгрии, полное проницательных наблюдений, Прокопий (ум. 562143), секретарь победоносного полководца Велизария, – глубоко прочувствованную «Историю войн» своего времени.

Гражданский правящий класс Восточной Римской империи изучил искусство выживания в суровой школе. Возвышение великой кочевой империи Аттилы (434–453), чья власть простиралась от равнин Венгрии до Голландии и Кавказа, обозначила поворотный момент в римской истории. Это было первое появление в северном мире варварской империи, не уступающей римлянам. Римская империя IV века все еще охватывала, с точки зрения ее граждан, весь известный цивилизованный мир. Кроме нее, империя Сасанидов была единственным организованным государством, известным римлянам. Она, как полицейский, присматривала за мелкими преступниками на самых отдаленных окраинах цивилизации. В V веке миф о «срединной империи» был поколеблен. Римлянам восточной части пришлось узнать, что их империя – лишь одно из многих государств в мире, за которым надо напряженно наблюдать и с которым можно справиться с помощью искусной дипломатии. В середине V века Олимпиодор Фиванский (из Египта) стал первым представителем долгой традиции византийских дипломатов: он отправлялся в посольства до самого Рима, Нубии и Днепра – в компании попугая, который говорил на чистом аттическом наречии144.

Императоры настаивали на том, что дипломатия, столь же важная, как и военные действия, должна обходиться не дешевле. В то время как западным сенаторам их правитель позволил списать налоговые задолженности, сенаторов Константинополя заставили продавать украшения своих жен, чтобы обеспечить выплаты, которые в конечном итоге послужили падению империи Аттилы145. Ибо бюрократию, как правило, возглавляли безжалостные аутсайдеры, зависящие только от милостей императора. Марин Сириец, префект претория у Анастасия, был типичным представителем финансовых экспертов, спасших Восточную империю, когда западная ее часть потерпела крах: «И по ночам также у него была подставка для письменных принадлежностей возле ложа и горящая лампа возле подушки, так что он мог записывать свои мысли на свитке; а днем он рассказывал их императору и советовал ему, как он должен поступить» (Захария Митиленский. История)146.

Чиновники императорского дворца – прежде всего, евнухи-постельничие – набирались далеко за пределами традиционного правящего класса. Таким образом, закулисное правительство дворца не отрывало императора от его подданных. Совсем наоборот: одним из секретов византийского правления было то, что эта важнейшая теневая группа всегда была ближе к настроениям провинциалов, чем благовоспитанные мандарины из бюрократии.

Константинополь стал целью амбициозных провинциалов, которые происходили из значительно более отдаленных краев, чем центральные греческие регионы, откуда набиралась традиционная бюрократия. В конце V века Даниил, молодой сириец из Месопотамии, следуя в Иерусалим, чтобы посвятить себя аскезе, получил в видении указание идти вместо этого в Константинополь: со всеми его великими церквями и собранием мощей «царствующий град» стал «святым градом». Менее духовные молодые люди тоже принимали подобное решение: едва Даниил устроился на столпе – в подражание сирийским практикам Симеона Столпника, – как уже болтал по-сирийски с земляком с Востока, ставшим кравчим императора! Эти одаренные иммигранты определяли историю Константинополя в конце V века. Императоры не могли обойтись без новой закваски процветания и таланта вдоль границ классического мира. Империи Константинополя недостаточно было стать греческой: ей надлежало отправиться на тщательные поиски идентичности Восточной империи в истинном смысле этого слова. Культурные и богословские бури,