Альберт собрался уже ответить, но вдруг опомнился и начал судорожно ощупывать одежду. В брюках нашлась пустая упаковка, он скомкал ее в ладони и занервничал еще сильней. В нагрудном кармане скрипнул пластик, и Альберт сразу успокоился. Переведя дыхание, он выдавил из ячейки жвачку и зажал ее в зубах.

– Что вы там обязаны, капитан?

– Господин Советник, я обязан уточнить. Мы ликвидируем… всех?..

Альберт энергично разжевал подушечку и кивнул:

– Всех, капитан. Отпустим вертолет, и… всех. Что там с гранатой? – обратился он к снайперу.

– Я готов.

– Ну и… пусть они тоже будут…

– Огонь, – сказал офицер.

Винтовка издала стальной щелчок – спустя мгновение на площади полыхнуло ослепительно-желтым. И тут же погасло. Через полсекунды от ресторана донесся короткий, будто отсеченный гром.

Альберт отобрал у офицера бинокль. В подсвеченном кадре парила светло-серая дымка, вокруг разбитой двери лежали люди – те, кто успел выйти. Женщину, появившуюся первой, отнесло взрывом к автостоянке и кинуло на багажник «Фольксвагена».

– Гарантия… – буркнул Альберт.

Снайпер снова выстрелил. Тело дернулось и скатилось с машины.

– Из окна второго этажа спрыгнул человек, – сообщил капитан. – Левое крыло здания, отсюда не видно.

– И что?..

– Уничтожен.

– Вы мне про каждого в отдельности рапортовать собираетесь?

– Нет, господин Советник. Но я подумал…

– Думать вы должны только об одном: чтобы оттуда никто не вышел.

– Я вас понял.

– Это хорошо, что вы меня поняли, – сказал Альберт. – Очень хорошо.

Он уже не боялся – ни Тиля Хагена, ни срыва операции. План, пришедший ему в голову внезапно и как будто извне, поначалу казался не только смертельно опасным, но и нереальным. Альберт как человек здравомыслящий в него не верил – до тех пор, пока план не начал сбываться сам, шаг за шагом.

Несколько дней его одолевало странное состояние полуяви-полубреда, дошло до того, что Альберту стали слышаться какие-то голоса… Это было связано с его способностями, и он не придумал ничего лучше, как запастись дипэкзедрином. Жвачка гасила форвертс – вместе с ним на время глохло и бормотание под черепной коробкой. Дозы, которыми Альберт принимал транквилизаторы, нормального человека превратили бы в растение, но его, форварда, они превращали как раз в нормального. Он перестал видеть то, чего не видели другие, и взамен получил удивительную ясность. Всего три пространственных координаты – и никакого форвертс, за исключением самого слабенького, позволявшего заглядывать не дальше, чем на полчаса.

Сон наяву прошел, но план остался – к тому же, наполовину реализованный.

Альберт давно понял, что всем этим кто-то управляет. Работать под руководством для него было привычно, и, обнаружив начальника даже здесь, он не удивился. Альберт не хотел подчиняться безотчетно – потому и набивал себя химией, – но он уже не сопротивлялся. Все шло само, быстро и неотвратимо, к единственно возможному финалу.

Вряд ли Хаген совершил все то, что ему приписывали, но положение было таково: он вне закона, его ищут повсюду, любой полицейский в случае уверенной идентификации имеет право убить его прямо на улице… и никто не может его найти. Это смахивало на фарс. Народ терял доверие к спецслужбам, крупнейшие компании замораживали перспективные программы и давили на власть.

Последний год Президент звал Хагена не иначе как «гангреной», но частенько уточнял, что в этой гангрене – триллионы евро и новое будущее человечества. Хрыч был большим поклонником прогресса, чем и умилял Альберта, и раздражал до смерти. Потери компаний он воспринимал как собственные убытки.

А потери уже были. Год назад в Москве разыгралась целая война – такая же, впрочем, скрытая, как и теперь, – война за вольного форварда Алекса Насича, окончившаяся ничем. Насич обладал мощным даром, но исследования он не продвинул.

Компании вновь принялись искать материал, качественный и свободный. Вряд ли они надеялись получить в распоряжение самого Хагена – если бы тот себя не обнаружил.

Тиль Хаген определенно что-то задумал. Он уничтожал тех, кто хоть раз видел его в лицо. После подмены фотографий в сети это было вполне логично. Непонятно, почему он не начал убивать раньше… Похоже, самое главное он отложил на последний момент, и… если пятеро форвардов уже мертвы, значит этот момент настал.

С выходом Хагена из спячки как-то странно, невероятно удачно совпало все: повышенный интерес компаний, растущее остервенение в обществе, решимость Президента, давшего добро на самые жесткие меры… И приезд Михаэля Ситцева, оказавшегося в нужное время здесь, в ресторане на пустой площади, построенном как идеальная ловушка… И даже появление строптивой дурехи Лаур. Возьмись Альберт искать Хагена лично – еще неизвестно, как бы оно там сложилось… Предупреждение, которое он получил на завтра – точнее, уже на сегодня, – выглядело нешуточно. И, разумеется, эта причина была для Альберта главной.

Все сложилось как будто само собой, но за цепью совпадений Альберт ощущал чье-то присутствие, чье-то внимание и участие. Если бы он не глушил себя дипэкзедрином, то, возможно, знал бы об этом больше, но он предпочитал оставаться в ясном сознании – и чуть в стороне. Тот, кто вел эту операцию, уже не ошибется: Тиль Хаген сядет в вертолет. Ему как форварду известно, что случится через пару минут. Для него перейти в Компанию – это единственный способ выжить и навсегда закрыть полицейский файл со своим именем. Потому что официально Хаген погибнет. Прямо сейчас.

«Ни одного свидетеля…» – прорвался в мозгу опостылевший голос.

Альберт сморщился и полез в карман за жвачкой.

– Готовьте «Штурм», – сказал он капитану.

За секунду до взрыва Тиля бросило вперед: споткнувшись, он пролетел метра полтора, неудобно упал на локоть и откатился за пухлый диван. Больше он не успел ничего – ни осознать, что же его толкнуло, ни крикнуть людям «ложись!». Спустя мгновение на улице раздался оглушительный хлопок. Створки вдавило внутрь облаком стеклянной пыли – одновременно в холл ворвалась ударная волна и рой убойных элементов гранаты. Посетители, стремившиеся к выходу, превратились в кучу сырого тряпья.

Тиль сделал несколько глотательных движений и, не поднимаясь, огляделся. Справа зияла дыра в нежный августовский рассвет, слева, тремя ступеньками ниже пола, лежали развороченные дубовые двери.

В баре живых не осталось.

Тиль рванулся к лестнице, но…

Назад!!

…тут же сиганул обратно за диван. На дверной коробке с сухим стуком встопорщилась щепка.

Он утер лицо и медленно выдохнул. Форвертс в который раз сберег ему жизнь. Сработал как рефлекс, и Тиль, на уровне же рефлекса, ему подчинился. И снова избежал смерти – легкой, внезапной, неотвратимой… Глупой – потому, что чужой.