повторяю, Лукач понимает все аналоги безжалостного и формального “Затона”, который правоверные евреи возводили к своему Богу Иегове, Яхве. — С. З.) — Террорист как герой, чья сущность выражается в виде бунта против этого иеговического — но если вдруг борьба против Иеговы имеет своим центром нечто другое? (Иеговичестое в системе права: русское понимание: преступник как “несчастный”; также критика юстиции в “Воскресении” Толстого». Венгерский мыслитель, однако, не ставит Толстого и Достоевского в один идейный ряд: «Русское понятие преступления, — пишет он в заметке № 64, — а) преступник — несчастный; б) законодатель как преступник: всякая пролитая кровь есть преступление (Раскольников I 422) Это упразднение объективного духа: линия Толстого. Переосмыслить опыты Достоевского: преступление как метафизически сущее и очевидность сознания (лишь атеизм затуманивает это: невозможные преступления Мышкина II 29). Тем самым часть объективного духа становится абсолютным духом, — а другая часть тонет в бессущественности (подобно тому, как у Толстого семья etc. Становится природой» (пунктуация, ссылки Г. Лукача; выделено им же. — С. З.).

Наконец в заметке под № R/c Лукач набрасывает очерк «этики революции». Каковая, как было выяснено выше, внутренне отмечена борьбой между 1‑й и 2‑й этиками:

«1) должно ли мне пожертвовать самим собой? (хххххх)

2) Юдифь:

а) кто такой Бог?

б) что такое деяние

Очевидность греха: только тому, для кого убийство — грех, дозволено убивать

3) требование этического минимума

4) проблема политики: в этике — трансценденция, в политике — действие

5) абстрактное добро (любовь к человечеству): Люцифер и Параклит (Сатана и Спаситель. — С. З.). Чернышевский о сострадании (Масарик II 48)

6) насилие: вечный мир как идеал; однако терпеть можно только желательное состояние. Проблема: имеет ли внешнее преобразование мира этическую ценность (трагедия Маркса как пророка). Отношение этики к иеговическому

7) очевидность веры: а) незнание доктринера б) знание в credo qua absurdum (еретик)

8) отступление субстанции из объективного духа; упразднение лжи. Михайловский: «Чувство личной ответственности за собственное общественное положение» (Масарик II 172). Отсюда: революция как долг (марксизм)

9) нельзя действовать без греха (но и недеяние есть деятельность = грех), [:положение:] Утверждение иеговического (против Толстого). «Собственный» грех (жертва чистоты)

10) совершенная прозаичность (Болотов как романтик 232). Нам не дано знать 133, 247, 339» (пунктуация, ссылки Г. Лукача; выделено им же. — С. З.).

Было опрометчиво полагать, что эти глубокие и оригинальные этические рефлексии не найдут себе выхода в более поздних произведениях Лукача, не вплетутся каким–то образом в ткань его философских раздумий на темы «креста революционеров», «морали и политики», «тактики и этики» (так называлась одна из первых книг Лукача–марксиста). В чём был этот крест, дают возможность уразуметь воспоминания старого коммуниста Иожефа Лендьела, довольно критично настроенного по отношению к Лукачу. Лендьел повстречался с так называемыми этиками, т. е. группой людей, пришедших вместе с Георгом Лукачем в коммунистическую партию, в начале 1919 г. «Помимо товарища Лукача, — сообщал Лендьел, — главную роль играла Елена Андреевна Грабенко, жена Лукача, бывшая эсерка. Прямо или косвенно они прихватили с собой из Гейдельбергского университета философию немецкого мистика Фихте, датчанина Кьеркегора, преимущественно Гегеля и немножко социологии Макса Вебера, смешав всё это с воззрениями Маркса». Лендьела призывали «наконец–то прочесть “Братьев Карамазовых” Достоевского»: «Это–де намного глубже, чем Толстой! Прежде всего я должен был прочесть речи старца Зосимы о “долгом подвиге”, ибо такой подвиг есть нечто большее, чем смерть за какое–то дело. Умереть, твёрдо и смело совершить нечто великое — это легко. Но следует попытаться жить, как святой! — Я прочитал речи старца; прекрасно, великолепно; но как это касается меня? — Когда затем я узнал, что за проблемы обсуждаются в кружке Лукача, я буквально открыл рот и глаза. — Вот одна из проблем: мы, коммунисты, как евреи. Наша кровавая работа состоит в том, чтобы распинать Христа. Но эта греховная работа есть вместе с тем наше призвание; только через смерть на кресте Христос становится Богом, и это необходимо, чтобы спасти мир. Значит, мы, коммунисты, берём на себя грехи мира, чтобы спасти мир. — А почему мы должны взять на себя грехи мира?

И на это имелся ответ, и это был очень “ясный” ответ из “Юдифи” Геббеля: “И если Бог ставит между мной и моим деянием грех, то кто я такой, чтобы роптать из–за этого, чтобы от него уклоняться!”». А вот одна из иллюстраций к этих тезисам, приводимым в книге: в 1919 г., будучи политкомиссаром одной из дивизий венгерской красной армии, Лукач лично отдал приказ о расстреле каждого шестого солдата из дезертировавшего батальона.

* * *

Современная Россия являет собой пример прорыва архетипов на поверхность общественного и индивидуального сознания из глубины бессознательного. Архетипы «привязываются» к совершенно невозможным содержаниям: так, архетипическое уравнение «если Бога нет, то всё дозволено» совершенно неожиданно ожило в криминальной форме «беспредела». Точно так же имеет архетипическую подкладку и сформулированный в криминальных терминах тезис о том, что в России живут не по закону, а «по понятиям». Те, кто невозбранно пользуются этим тезисом, едва ли отдают себе отчёт в том, что своими истоками он восходит к «Слову о Законе и Благодати» митрополита Илариона, созданному между 1037 и 1050 гг. В своём «Слове» Иларион заявляет: «Как исчезает свет луны, когда сияет солнце, как проходит холод ночи, когда солнечная теплота согревает землю, так и закон прошёл, когда явилась благодать… Ибо закон и прежде был, ненадолго вознёсся и отошёл, вера же христианская хотя и появилась позже, но стала выше закона и распространилась на множество народов. Благодать Христова всю землю охватила и как вода морская покрыла её… Так и следовало благодати и истине воссиять в новых людях: ведь не вливают, по словам Господа, вина нового, то есть учения благодатного, в мехи ветхие, обветшавшие в иудействе, а то и мехи порвутся, и вино прольётся. Если не могли иудеи закона подобие удержать, но многократно идолам поклонялись, то как могли бы сохранить учение истинной благодати? Для нового учения нужны новые мехи — новые народы, тогда и то и другое нерушимо будет. Так и было: вера благодатная по всей земле распространилась и до нашего народа русского дошла, и озеро закона пересохло, а евангельский источник наводнился и всю землю покрыл и на нас пролился»[102]. Под этими словами, видимо, подписался бы и Маркион.

Земляной Сергей Николаевич (1949-2012) — российский философ

ВИТТЕЛЬСБАХИ. ГОСУДАРСТВО И ДИНАСТИЯ

Е. Ю. Зубарева

Откуда происходит княжеско–королевский дом Виттельсбахов и каково происхождение имени