Он расставил стулья, разгладил скатерть, положил на стол меню.

— Я пришлю вам сомелье, — уходя, сказал он.

— Ну что тут скажешь! — воскликнул Виктор. — И в кабачке ты умеешь обделывать дела!

Я владею тайной формулой: все продается, все покупается, и люди не исключение. Ты к нам присоединишься?

— Нет, мне надо бежать.

Мариус отвел его в сторонку.

— Оставайся, окажешь мне услугу. Эдокси положила на тебя глаз, я с удовольствием тебе посодействую, эта девушка не в моем вкусе, и вообще…

Он сделал красноречивый жест.

— Прости, старина, я не готов, и потом, у меня назначено свидание.

— С блондинкой или брюнеткой? — прищурился Мариус.

Виктор ретировался. Его мысли были заняты предстоящей встречей. Что он скажет Таша? «Смотри-ка, вот сюрприз, я и не думал вас здесь встретить, вы, верно, пришли взглянуть на потешные огни?» Какая пошлость!

Стояла ужасающая жара. Он сдвинул шляпу на затылок и вытер лицо носовым платком. При входе в ресторан окружила группа людей, без умолку болтавших о дамских нарядах.

— Разумеется, господин Островский, это нам в удовольствие, и если вы соблаговолите последовать за мной…

Удивленный Виктор резко обернулся. Он увидел, как метрдотель в своем белом костюме торжественно шествует в глубину зала, а за ним идет человек с выбритой головой.

Островский! Он вспомнил чувство неловкости, которое испытал во время своего визита. Виктору удалось наконец выбраться из толчеи, которая образовалась вокруг вновь пришедших, и он внимательно оглядывал столики. Правда, некоторые весельчаки по-прежнему заслоняли ему обзор. Внезапно на него навалилось оцепенение, и он вышел в тамбур.

Здесь воздух был свежее. Он закурил, рассеянно глядя на толпу, которая сейчас была плотнее, чем в начале вечера. «Островский! С кем у него тут встреча?»

На афише, на красном и белом фоне, значилось:

ГРУППА ИМПРЕССИОНИСТОВ И СИНТЕТИСТОВ

Кафе Искусств

Хозяин — Вольпини

Рядом с Павильоном прессы.

ВЫСТАВКА ЖИВОПИСИ

Поль Гоген, Эмиль Шуффенеккер

Эмиль Бернар, Шарль Лаваль

Луи Анкетэн, Луи Руа

Леон Фоше, Даниэль Немо

С неприязнью прочитав имена никому не известных художников, Виктор, заранее смиряясь с неизбежным, переступил порог кафе «Вольпини». В центре яркой полосы света золотоволосая русская княгиня дирижировала группой молодых скрипачек, одетых по московской моде. Он прошел мимо буфетов и бочек с пивом и буквально уперся в стойку, из-под которой ему навстречу выплыл впечатляющий бюст кассирши. Гарсон-подавальщик с разбега налетел на другого гарсона, тащившего поднос с грязной посудой, тарелки и приборы с грохотом полетели на пол. Женщина с бюстом перевесилась через кассу-прилавок, схватила солонку и запустила ею в незадачливых юношей. Виктор прошел дальше, незаметно вклинившись в группу возбужденных спорщиков, громко о чем-то переговаривавшихся, широко размахивая руками.

— Вы ничего не поняли! Частная инициатива пытается реализовать то, на что безразмерная административная глупость никогда в жизни не решится!

— Но все-таки это Дворец изящных искусств…

— Нечего мне тыкать Дворцом изящных искусств!

— Музей ужасов! — провизжал маленький господинчик с толстыми губами, моноклем в глазу и в котелке. — Они нашли способ унизить Сезанна, закинув его «Дом повешенного» на самый верх, под потолок, где его никто не разглядит. Зато на официальное искусство народ валом валит. Ах, «Въезд Жанны д’Арк в Орлеан», ах, «Смерть Иоанна Грозного»! Господа, ведь это то же самое, что охота на мамонтов, которую нарисовал Кормон.

— Золотые слова, дорогой Анри! Подумать только, что конкурировать с той выставкой мы смогли лишь благодаря хозяину кафе!

«За какую провинность я сюда попал?» — думал Виктор. У него было чувство, что он внезапно очутился в сцене из водевиля и теперь пытается понять, кому какая роль здесь уготована.

Сотня картин в простых деревянных рамах была развешана на стенах, обитых гранатовыми обоями. Некоторые напоминали витражи, яркость их палитры складывалась в необычную гармонию, в жесткости линий не наблюдалось даже попытки придать пейзажу или модели подобие объективной реальности.

«Что он хотел этим сказать?» — недоумевал Виктор, остановившись перед картиной «Ундина», подписанной именем Гоген. Обнаженная женщина с распущенными красными волосами отдавалась ласке морских волн. Эти странные цвета, эта простота выразительных средств вызывали чувственное удовольствие. Старик с улицы Клозель был прав, в этом было что-то физиологическое. Виктор перевел взгляд на пол, под ноги, а потом снова поднял голову и взглянул на картину, и вновь его охватило волнение.

— Кажется, Гоген уехал переживать свою горечь в Бретань.

— Там у него новое увлечение, Арморика, а что, созвучно Мартинике, где он нарисовал «Плоды манго», видишь, вон там, слева!

«Только бы они замолчали! Только бы они наконец замолчали!»

Виктор тихонько отступил подальше, чтобы не слышать комментариев.

— А это что такое? Живопись нефтью. Почему не древесным углем? И кто он такой, этот Немо?

Виктор отошел еще дальше на середину зала, чтобы унять раздражение.

— Вы!

Повиснув на руке бородатого художника, Таша удивленно смотрела на него.

— Морис, представляю тебе мсье Легри, книгопродавца и фотографа-любителя. Мсье Легри, это Морис Ломье, живописец и гравер.

Виктор скрепя сердце пожал протянутую руку. Его охватила внезапная ненависть к Ломье. Таша была с ним на «ты», называла его «Морис»!

В тот же миг Таша заметила Данило Дуковича, пробегавшего между столиков.

— Знакомьтесь, я сейчас вернусь, — сказала она, упорхнув.

Ломье скорчил презрительную мину.

— Книгопродавец-фотограф, о! Такие люди как вы, мсье, на дороге не валяются!

Виктор понял, что Ломье намеренно нарывается на скандал, и решил держаться как можно любезнее.

— Я больше времени провожу в библиотеках и затемненных комнатах, чем в галереях, так что совсем несведущ в тонкостях современного художественного языка. Не объясните ли вы мне, что такое синтетизм?

Ломье отбросил упавшие на лоб кудри.

— Вы слышали о Бертело? Нет? Он успешно проделал опыты синтеза в органической химии. Сегодня установлено, что нет такого природного тела, какого наука не могла бы создать заново. Некоторые художники, и в их числе я, применяют это открытие. Мы перекомпоновываем внешнюю реальность, пользуясь новейшими технологиями.

— Простите мою наивность, но где же тут новаторство? Разве не единственной истиной является для художника то, как он видит и чувствует в данный момент своего бытия?