На противоположном берегу блестящего на осеннем солнце озера виднелась другая деревня. Местные называли ее Заозерной. Давным-давно ее обосновали изгнанные из деревни отступники, поправшие заветы предков. Это было так давно, что память о том, что именно они совершили, давно истерлась. Словно напоминание о былом родстве остались лишь схожие фамилии у жителей Озерной и Заозерной деревень. И там и там проживали представители старинных семейств Груберов, Шенкеров, Ульрихов.

Раз в год по зиме, когда озеро промерзали насквозь, а горы и стены «Осколка Солнца» покрывал толстый слой снега, жители деревень встречались на поляне за кирхой, ставились теплые зимние шатры с дымными очагами, выстраивались помосты для представлений, длинные ряды столов накрывались посудой и вкусными блюдами, и жители Озерной и Заозерной деревень собирались вместе отпраздновать День Мирового Равновесия, старинный праздник пришедший из глубин веков. В этот день нельзя ссориться и враждовать, ругаться и драться, и даже громко разговаривать тоже запрещено. Иной раз встретятся в городе дальние родственники и друг другу в лицо плюнут, да слова змеиные прошипят, а за столом на празднике рядом сидят, да вино хмельное молодое друг другу подливают, а как захмелеют обнимаются и целуются.

Редко видели жители деревни своих соседей из-за озера, куда чаще они встречались с обитателями «Осколка Солнца». Ловцы не жаловали деревенских своими визитами, но все же время от времени спускались в деревню. Чаще всего это случалось когда в Озерное приезжал проситель. Обычно он останавливался «У Карла» и несколько дней просиживал за «зеленым» столом возле окна в «Золотом гвозде». В обычные дни этот стол пустовал, но стоило появиться в трактире просителю, как он тут же устремлялся именно к этому столу, словно тут медом намазали. Хозяин трактира пробовал было усаживать за него других гостей, только вот долго усидеть они не могли. Их выгоняло чувство собственной ненужности и никчемности, появлявшееся неизвестно откуда. Вот садится за столик суровый, побитый жизнью уверенный в своих силах мужчина, чтобы промочить горло, да скоротать темный вечерок за умной беседой с друзьями, глядишь и минуты не прошло, а он уже превращается в сопливого мальчишку, трет слезящиеся глаза, да комкает в отчаянии густую с проседью бороду. Однажды уважаемый всеми житель деревни герр Крюгер, просидев минуту за этим столом, схватил с соседнего столика ножик и перерезал себе горло. После этого случая хозяин трактира смирился с судьбой и никто кроме просителей больше не занимал «зеленый» столик возле окна.

Разное жители говорили об обитателях горного замка. Герр Шульц, маленький лысый аптекарь, по совместительству практиковавший врачевание, любил после кружки другой крепкого золотистого пива делиться своими соображениями:

– Думается мне, Ловцы эти неспроста, недобрые они. Есть в них что-то потустороннее. Вот почему они Ловцы, скажите мне. И никто не скажет, а я скажу. Они ловят заблудившиеся в аду души. А просители эти никто иные как потерявшие свою душу люди. Та же душа, что потеряет свое сознание, оказывается прямиком в аду, вот Ловцы и ловят ее.

– Ошибаетесь, герр Шульц, Ловцы эти никакие не Ловцы вовсе, – всегда возражал ему герр Шмульке, дородный столяр-мебельщик, изготовивший практически всю мебель в деревне. – Думается мне это какой-то еретический религиозный орден. Они против Господа нашего проповедуют, а мы тут сидим у них под брюхом, можно сказать и в ус не дуем. А надо бы, как честные христиане, собраться всем миром, да подпалить этот очаг скверны.

– Какие еретики, о чем вы? – возмущался герр Отто Шенкер, мельник. – Верно подмечено что они словно орден, только вот орден не религиозный, а колдовской. Уж я то в этих делах верно понимаю. Моя прабабка ведьмой слыла, в Заозерном ее боялись, словно чумы или оспы. Так вот они явные колдуны, и просители эти приходят к ним, чтобы попросить их совершить какое-то колдовство запрещенное.

– Да что вы, герр Шенкер, я вот слышал, что все колдуны объединены в разные магические ложи, а вот про ордена ничего не слышал, – тут же наперекор сказал герр Шмульц.

– Это правильные колдуны в ложи объединены, они по закону человеческому и божескому действуют, а эти Ловцы наперекор всему идут. Уверен, что они жуткие непотребства творят. А мы у них под боком на грани смерти вечно бродим. Захотят в порошок сотрут.

– Я вот что-то не пойму, – говорил герр Шмульке. – А колдовство богоугодное дело, или нет?

– А об этом надо нашего преподобного спросить. Кто-нибудь видел его?

Хором они начинали звать:

– Герр Майн! Герр Майн!

Пока не находили осоловевшего от выпитого пива преподобного Майна на краю стола. Святой отец, перебрав, по обыкновению засыпал, положив голову на руки. Кое как его удавалось разбудить и разъяснить смысл спора, после чего он с умным видом изрекал, дырявя пальцем потолок:

– Магией мир создан был, а Бог создал человека по образу и подобию своему. Стало быть, если магия суть божественного проявления, значит она богоугодна!

После чего он тут же растягивался на столе и засыпал.

Правда любое обсуждение обитателей замка начиналось только в том случае, когда никого из них поблизости не было. В присутствии просителя завсегдатаи «Золотого гвоздя» тоже не рисковали языки попусту чесать. Мало ли колдуны потом прознают, да осерчают не на шутку. Связываться с ними никто не хотел.

Вот и в этот раз герр Шульц, герр Шмульке, герр Шенкер и герр Майне сидели тихо, каждый в свою кружку с пивом уткнулся и молчал, только изредка косил глаз на «зеленый» стол, за которым сидели двое бородачей. Один высокий, статный, другой кряжистый и неуклюжий с виду. Они приехали на взмыленных лошадях вчера вечером, остановились «У Карла». Ни у кого не возникло никаких сомнений за какой надобностью они в Озерное пожаловали. Явно просители. Если бы не они, давно бы уже закрылась гостиница, да и трактир бы влачил жалкое существование. В дни когда проситель занимал место за «зеленым» столом, в «Золотой гвоздь» набивался народ со всей деревни, трактирщик только бочки с пивом успевал открывать. Эти просители пришли в трактир рано утром и с тех пор сидели неподвижно, словно не люди вовсе, а статуи какие.

Ловцы любили испытывать просителей на прочность. Если просьба и впрямь трудная и важная, проситель нервничал, пил кружку за кружкой пиво или водку глушил, но сидел до конца. Если же кто из любопытства или по пустячному делу приехал, то выдержки у таких не хватало, уставали ждать и бежали, плюнув на все.

Солнце уже давно закатилось за горные хребты, луна выползла на патрулирование небосвода, загорелись светлячки-звезды, когда дверь в трактир резко открылась, словно от удара, и внутрь вошел высокий человек, скрытый длинным приталенным плащом до сапог из телячьей кожи. Накинутый на голову капюшон скрывал в темноте лицо человека. Пепельного цвета плащ был испещрен витиеватыми золотистыми узорами, казалось, светящимися изнутри. Человек осмотрелся и направился к «зеленому» столу. При его приближении просители оживились. Ловец сел напротив них, наклонился над столом, и они о чем-то зашептались. Но как ни силились подслушать разговор любопытные, они ничего не слышали, кроме змеиного шипения.