Нынешняя «штучка» называлась «мадам Фу-Фу». Изображалась она следующим образом: Олечка встала в гордую позу, что выглядело очень занятно, потому что на ней, кроме разлетистого пеньюарчика, ничегошеньки не было, и лицо сделала строгое, вдохновенное.

– Как знаешь, – сказала она. – Для тебя, может быть, и… Вот это самое слово. Но прошу не забывать, что я – девушка трудящаяся. Я сама добываю средства себе на жизнь. У меня свой маленький бизнес. У меня магазин. У меня клиенты. Мне необходимо побывать в Верхневолжске. Там живет модельер, очень оригинальный и самобытный. Мы обменивались письмами по электронной почте. Я собираюсь купить у него, то есть у нее, новую коллекцию одежды для своего магазина. Разумеется, если тебе не хочется видеть меня в качестве спутницы, я отправлюсь туда сама по себе. Прошу прощения за то, что посмела навязываться.

И тут же сунулась в гардеробную – собираться. Стащила с полки чемодан нежно-зеленого цвета, толкнула Дубова острым плечом и принялась осматриваться, соображая, какие такие туалеты пригодятся ей в Верхневолжске, среди раскисших мартовских сугробов!

– Ладно тебе, Оль, – сказал смирившийся со своей участью Дубов. – Поедем вместе. Извини, я сорвался. Я… заторопился очень.

Прощение было получено и зафиксировано длительным поцелуем среди разбросанных вещей и раскрывших рты чемоданов. А куда Дубову было деваться?

Действительно, у Оленьки имелся магазин. В нем она, повинуясь своему «чутью», а на самом деле исключительно своим фанабериям, продавала коллекции оригинальных российских модельеров. Дела шли неважнецки, модельеры драли за коллекции дикие деньги, а продавались они, честно говоря, так себе. Магазин все норовил прогореть, его нужно было поддерживать финансовыми вливаниями, и Дубов вливал. Ему даже не было жаль этих денег. Он сознавал, что, если магазин прогорит и Оленька останется без своего законного бизнеса, бабок у него все равно больше не станет, а станет меньше. Сколько же огорченная «мадам Фу-Фу» потратит на пластыри раненому самолюбию, на психологов и косметологов, на расслабляющий шопинг и тонизирующий туризм? Это же подумать страшно! Так что пусть, пусть будет магазинчик. В конце концов, будем считать эти бабки пущенными на благотворительность. Кому больше пользы от магазина? Оригинальным модельерам. А они, в массе своей, люди небогатые. Можно сказать, бедные художники.

– Ступай, милый, занимайся своими делами, – проворковала Оленька, стряхивая с плеча Дубова невидимую пыль. – Я сама соберу тебе чемодан. Поцелуй меня еще раз… Мой бриллиантовый принц!

У Дубова оставалось одно дело – помыться и побриться. Вкусив сладость еще одного поцелуя, он направился в ванную. Смирившись с тем, что действительно нужных и важных вещей в его багаже не окажется, любимые джинсы и черный свитер останутся дома, а вместо них будет костюм от Версаче, сорочки по двести баксов штука, гадкий галстук оттенка северного сияния и запонки белого золота, которые ему подарила сама Оленька на годовщину знакомства. Запонки стоили дорого, а присобачить их было решительно некуда, потому что Дубов вообще рубашки не любил, а уж таких, которые нуждались бы в запонках, в жизни не носил! Он бы смирился с безделушкой, засунул куда подальше – пусть лежит, пить-есть не просит, но Оля время от времени вспоминала о своем драгоценном подарке и принималась ныть. Почему Дубов не носит запонки? Это так эффектно, элегантно и умилительно-старомодно! Он, наверное, совсем ее не любит!

Последний аргумент, как вы уже, наверное, поняли, Оленька использовала частенько. И действовал он неотразимо. Дубов смущался, капитулировал, выплачивал громадные контрибуции и аннексии.

Он ведь и в самом деле ее не любил.

А зачем же жил с нею, спросите вы меня?! Зачем продолжал уверять в своем чувстве всеми доступными средствами? Молодой мужик, здоровый, богатый, не урод, не дурак! Так что ж, отвечу я вам, ему все дела бросить и искать свою любовь? У него другие дела найдутся. А что искать, если и не знаешь толком, какая она, эта самая любовь, бывает ли на самом деле или только в мексиканских сериалах да в дамских романах, что Оленька читает тайком и прячет в своей ванной? Дубов про этот секретик знал, как и про все остальные, и порой совал свой любопытный нос под мягкую обложку. Любопытнейшие вещи выяснялись! По мнению авторов дамских романов, любовь – это волшебная страна, где возвышаются головокружительные пики страсти, увенчанные облаками блаженства, где бушуют огненные океаны ревности, изрыгая жемчужины нежности, и восходит солнце новой жизни. Описанный феерический пейзаж вводил Дубова в ступор. Он плохо представлял описанное, но хорошо знал, что авторы в корне не правы. Какие пики? Какие океаны? Любовь – это семья. Это порядок в доме, поддержка, уважение. Это взаимная верность, чтобы без глупостей, без гадостей всяких, без собачьих свадеб! И в этом смысле Оленька лучше многих. Лучше своих предшественниц, во всяком случае.

Дубов уже был как-то женат. Он женился сразу после армии, просто-таки вкатился в семейную жизнь на волне молодого азарта, задора, ненасытного желания. Супруга ему попалась очень славная – резвая, бойкая хохотушка… Но это было все, что по прошествии десятка лет Дубов мог про нее вспомнить. Они прожили год, а потом разошлись – относительно тихо, без скандала и раздела имущества, благо и делить было тогда еще нечего. Он тогда любил ее, страшно переживал, потому решил проявить благородство, отпустить супругу без сцен. Отпустить и надеяться, что она к нему еще вернется, одумается. Что-то там у нее намечалось с большим начальником, у которого она служила секретаршей, которого покорила своим легким характером и заливистым смехом… Так Дубов и не узнал, женился ли тот чиновник на ней или нет. До него как-то вдруг дошло, что за жену бороться надо было, а не отпускать вот так, на четыре стороны! Но поезд ушел.

Потом ему стало не до барышень, он деньги зарабатывал. Тогда денег ни у кого не было и отчего-то они казались гарантией счастливой жизни вообще и жизни семейной в частности. Конечно, он не монахом жил, были у него девушки! Одна только и знала, что скакать по клубам, имела кучу знакомых музыкантов и сама не чуждалась высокого искусства. Пела она. Не популярные хиты под водочку и караоке, это бы еще полбеды, а песни собственного сочинения под гитару! Будущая Дженис Джоплинг крепко надеялась на Дубова в смысле своей грядущей славы. Но у Дубова от пения девицы закладывало уши, в клубах он скучал, а вкладывать деньги в раскрутку возлюбленной жалел.

Другая пассия была всем хороша, но постоянно сидела на диетах. В ресторане девица, отнюдь не страдавшая избытком веса, заказывала салат без заправки и минеральную воду без газа, а потом с завистью заглядывала в тарелку кавалера, где исходил душистым паром янтарный осетровый бочок! Она пыталась обратить в свою веру и Дубова, проповедовала, сверкая голодными глазами, пользу овсяных отваров и пророщенных пшеничных зернышек.

– Да что ж я – курица, что ли? – пугался Дубов.

Расстаться с ней было актом милосердия. Как говорится, сытый голодному не товарищ.

Были еще и другие… Только вот ни одну из них он не решился бы познакомить с мамой, слишком хорошо представлял, в каких выражениях мама могла бы охарактеризовать «невест»! Где подбирает их сынок, на каких панелях? Гулены, бездельницы, хабалки! Хищницы! Пожалуй, что и так. Дубов выглядел легкой добычей.