Реальные, действующие полицейские сочли, что глупо отдавать славу вымышленным коллегам, а прибыль — предприимчивым писакам, и вовсю печатали свои воспоминания. Одним из первых был выдающийся аванюрист Франсуа Эжен Видок.

Родился он в 1775 году во французском городе Аррасе, в семье пекаря. Если верить его сильно приукрашенной биографии, то он был солдатом действующей армии, акробатом, контрабандистом и вором, пока в 1796 году его не приговорили к восьми годам исправительных работ за подлог. Он сумел бежать из Брестской тюрьмы, примкнул к банде грабителей, нападавших на английские суда, а затем стал полицейским осведомителем, беззастенчиво предавая своих преступных собратьев. Власти так высоко ценили его услуги, что в 1812 году в парижской полиции были создано подразделение Сюрте (то есть “безопасность”), каковое Видок и возглавил. Он и здесь проявил себя как человек деятельный и талантливый: создал картотеку преступников, мастерски менял внешность и первым стал делать гипсовые слепки следов. Но в 52 года Видоку пришлось уйти в отставку — его подозревали в организации целого ряда ограблений, которые расследовало его же подразделение.

Нимало этим не обескураженный, он нанял двоих литературных поденщиков и с их помощью сочинил автобиографию. Она тут же стала бестселлером. “Правдивые мемуары Видока” вышли в четырех томах в 1828–1829 годах и имели громадный успех, во многом потому, что поденщики пользовались полной свободой и дали волю воображению — месье Видок с галльским пренебрежением относился к скучной правде, он жаждал лишь одного: выглядеть настоящей полицейской ищейкой с изумительным чутьем и талантом следователя. Вот как он описывает свои действия в качестве шпиона полиции: “Я бывал во всех домах дурной репутации и наведывался во все притоны, под разными обличьями, что придавало мне вид человека, опасающегося слежки. И постепенно эта быстрая перемена нарядов и внешности убедила воров, бродяг и прочих мерзавцев всех мастей, которых я встречал ежедневно, что я — один из них”.

Успех мемуаров Видока породил множество британских подражаний: “Сцены из жизни полицейских с Боу-стрит”, “Воспоминания агента сыскной полиции”, “Приключения настоящего полицейского” и массу прочих.

Детективные романы считались низким жанром, пока в 1841 году в “Убийстве на улице Морг” Эдгар Аллан По не явил миру своего Огюста Дюпена, расследовавшего преступление при помощи “аналитического дарования”. Загадочный, эксцентричный Дюпен был высокообразованным интеллектуалом, знал латынь и греческий, точные науки; ему не было равных в искусстве наблюдать и делать выводы, и он стал первым литературным героем, прибегшим к методу дедукции. Отныне блестящее образование, знания, холодная объективность, граничащая с бездушием “мыслящей машины”, станут неизменными чертами детектива-джентльмена.

В “гимнах рациональности”, каковыми являются криминальные истории По, разработаны все основные приемы классического детектива: блестящий, харизматичный главный герой, его близкий друг и помощник, неповоротливая полиция, загадочное преступление, ложно обвиненный подозреваемый, поддельные улики и в финале разоблачение истинного злоумышленника и торжество справедливости. Сюжет “Убийства на улице Морг” стал лекалом, по которому были скроены сотни детективных рассказов. Сначала описывается преступление, затем на сцену выходит Дюпен и обнаруживает улики, не замеченные его менее наблюдательным напарником. Затем в дело вступает полиция, но в итоге именно Дюпен раскрывает дело. Попутно он излагает ход своих мыслей и удивляется тупости полицейских, которые “впали в грубую, хоть и весьма распространенную, ошибку, смешав необычайное с необъяснимым. А ведь именно отклонение от простого и обычного освещает дорогу разуму в поисках истины. В таком расследовании, как наше с вами, надо спрашивать не “что случилось?”, а “что случилось такого, чего еще никогда не бывало?”[11].

Молодой французский автор Эмиль Габорио, восторженный поклонник По, пошел по его стопам и придумал инспектора Лекока, в котором видны черты Видока. Габорио очень способствовал популярности жанра и был мастером напряженной интриги. Подобно Дюпену и Холмсу Лекок отличался острой наблюдательностью, но, в отличие от этих господ, был частью полицейской системы, то есть профессионалом, а не любителем. Его умение воссоздать портрет преступника по крупицам улик, не замеченных простыми смертными, было революционным для детективной литературы и, несомненно, сильно повлияло на Конан Дойла.

Первым британским сыщиком стал инспектор Баккет, персонаж романа Ч. Диккенса “Холодный дом” (1852). Он не мог состязаться с Дюпеном по части интеллектуальной — Баккет больше работал ногами. Своего героя Диккенс срисовал с реального инспектора Чарльза Филда, служившего в Лондонской сыскной полиции, — за год до выхода романа он опубликовал о нем очерк в своем журнале “Домашнее чтение”.

Протеже Диккенса Уилки Коллинз прославился в 1860 году своим первым романом “Женщина в белом”; в “Лунном камне” (1868), про который Т.С. Элиот писал, что это “самый первый, самый длинный и самый лучший английский детектив”, были заложены архетипические принципы детектива двадцатого века: ограбление загородного поместья, узкий круг подозреваемых, недееспособная местная полиция, выдающийся сыщик, ложные версии, реконструкция преступления и в финале — неожиданный поворот.

В 1870–1880 годах книжный рынок наводнили второсортные поделки, рассчитанные на малообразованных читателей, в основном из лондонских низов. Примитивные сюжеты, дурацкие ошибки преступников и непонятно откуда вдруг взявшиеся улики — таковы были их характерные черты.

Но на пороге уже стоял гениальный Шерлок Холмс, виртуоз научного анализа, чьими умозаключениями читатель мог восхищаться на протяжении всего расследования.

Дойл начал повесть в марте 1886-го, и через полтора месяца она была закончена. Поначалу она называлась “Запутанный клубок”, и фигурировали в ней “молодой человек с сонным взглядом”, которого звали Шеридан Хоуп, а затем Шеррингфорд Холмс, и его приятель Ормонд Саккер, но в окончательной редакции они превратились в Шерлока Холмса и его преданного помощника доктора Джона Ватсона.

В мировом сообществе почитателей Конан Дойла, называющих себя “шерлокианцами”, велись долгие споры по поводу происхождения этих имен. В итоге сошлись на том, что фамилию Холмс Дойл позаимствовал у Оливера Венделла Холмса, писателя, которым он искренне восхищался. Что касается имени, то, возможно, оно составлено из фамилий двух ноттинггемпшерских игроков в крикет, знаменитых в 1880-х годы: Т.Ф. Шеклока и М. Шервина; впрочем, в Стоунихерсте у Артура был одноклассник Патрик Шерлок, а в “Истории Англии” Маколея — любимой книге Конан Дойла — упоминается Вильям Шерлок. Одного из членов Литературнонаучного общества Портсмута звали Джеймс Ватсон (хотя не исключено, что Дойл познакомился с ним уже после того, как написал “Этюд в багровых тонах”), а среди ассистентов Джо Белла был доктор Патрик Херон Ватсон.

Изначально “Этюд в багровых тонах” не вызвал у издателей большого интереса. Сначала его отверг “Корнхилл”: Пейн сказал, что вещь “мощная”, но слишком длинная для одного номера и слишком короткая, чтобы печатать ее с продолжениями. К тому же он счел, что она сделана в духе “бульварной дешевки”. Эрроусмит из “Бристоля” вернул повесть не читая, и так же поступили в издательстве “Фред Уорн и К°”. “Мой бедный “Этюд”, — писал матери расстроенный Дойл, — никто, кроме Пейна, даже и не прочел. Раскрыть раковину настоящей литературы и извлечь оттуда устрицу нелегко. Со временем, однако, все наладится”.