Становилось светлее. Заблестели над головой кристаллы. Пещера окончилась колоннадой из низких, каменных столбов. За ними была видна залитая вечерним солнцем, перспектива скалистых вершин и горных цирков Лизиазиры.

По ту сторону колоннады лежала широкая терраса, покрытая ржавым мхом. Её края обрывались отвесно. Едва заметные лесенки и тропинки вели наверх, в пещерный город. Посреди террасы лежал, до половины ушедший в почву, покрытый мхами, Священный Порог. Это был большой, из массивного золота, саркофаг.[10]Грубые изображения зверей и птиц покрывали его с четырёх сторон. Наверху покоилось изображение спящего марсианина, — одна рука его обвивала голову, в другой прижата к груди улла. Остатки рухнувшей колоннады окружали эту удивительную скульптуру.

Аэлита опустилась на колени перед порогом и поцеловала в сердце изображение спящего. Когда она поднялась — её лицо было задумчивое и кроткое. Иха тоже присела у ног спящего, обхватила их, прижалась лицом.

С левой стороны, в скале, среди полустёртых надписей виднелась треугольная, золотая дверца. Лось разгрёб мхи и с трудом отворил её. Это было древнее жилище хранителя Порога — тёмная пещерка с каменными скамьями, очагом, высеченным в граните ложем. Сюда внесли корзины. Иха покрыла пол циновкой, постлала постель для Аэлиты, налила масла в висевшую под потолком светильню и зажгла её. Мальчик-механик ушёл наверх — сторожить крылатую лодку.

Аэлита и Лось сидели на краю обрыва. Солнце уходило за острые вершины. Резкие, длинные тени потянулись от гор, ломались в прорывах ущелий. Мрачно, бесплодно, дико было в этом краю, где некогда спасались от людей древние Аолы.

— Когда-то горы были покрыты растительностью, — сказала Аэлита, — здесь паслись стада хашей, в ущельях шумели водопады. Тума умирает. Смыкается круг долгих, долгих тысячелетий. Быть может, мы — последние: уйдём и тума опустеет. Так говорит мой учитель.

Аэлита помолчала. Солнце закатилось невдалеке за драконий хребет скал. Яростная кровь заката полилась в высоту, в лиловую тьму.

— Но сердце моё говорит иное, — Аэлита поднялась и пошла вдоль обрыва, поднимая клочки сухого мха, веточки мёртвых кустов. Собрав их в подол плаща, она вернулась к Лосю, сложила костёр, принесла из пещеры светильню и, опустившись на колени, подожгла травы. Костёр затрещал, разгораясь.

Тогда Аэлита вынула из-под плаща маленькую уллу и, сидя, опираясь локтем о поднятое колено, тронула струны. Они нежно, как пчёлы, зазвенели. Аэлита подняла голову к проступающим во тьме ночи звёздам и запела негромким, низким, печальным голосом:

Собери сухие травы, помёт животных и обломки ветвей,

Сложи их прилежно.

Ударь камнем в железо, — женщина, водительница двух душ.

Высеки искру, — и запылает костёр.

Сядь у огня, протяни руки к пламени.

Муж твой сидит по другую сторону пляшущих языков.

Сквозь струи уходящего к звёздам дыма

Глаза мужчины глядят в темноту твоего чрева, в дно души.

Его глаза ярче звёзд, горячей огня, смелее фосфорических глаз Ча.

Знай, — потухшим углём станет солнце, укатятся

Звёзды с неба, погаснет злой Талцетл над миром, —

Но ты, женщина, сидишь у огня бессмертия, протянув к нему руки,

И слушаешь голоса ждущих пробуждения к жизни, —

Голоса во тьме твоего чрева.

Костёр догорал. Опустив уллу на колени, Аэлита глядела на угли, — они озаряли красноватым жаром её лицо.

— По древнему обычаю, — сказала она почти сурово, — женщина, спевшая мужчине песню уллы — становится его женой.

В полночь Лось выскочил из лодки на дворе тускубовой усадьбы. Окна дома были темны, — значит Гусев ещё не вернулся. Покатая стена освещена звёздами, голубоватые искры их поблёскивали в черноте стёкол. Из-за зубцов крыши торчала острым углом странная тень. Лось вглядывался, — что бы это могло быть? Мальчик-механик наклонился к нему и шепнул опасливо:

— Не ходите туда.

Лось вытащил из кобуры маузер. Втянул ноздрями холодноватый воздух. В памяти встал огонь костра над пропастью, запах горящих трав. Печальные, одичавшие глаза Аэлиты… «Вернёшься?» — спросила она, стоя над огнём. «Исполни долг, борись, победи, но не забывай, — всё это лишь сон, всё тени… Здесь, у огня — ты жив, ты не умрёшь. Не забывай, вернись»… Она подошла близко. Её глаза у самых его глаз раскрывались в бездонную ночь, полную звёздной пыли: «Вернись, вернись ко мне, сын неба»…

Воспоминание обожгло и погасло, — длилось всего секунду, покуда Лось расстёгивал кобур револьвера. Вглядываясь в странную тень по ту сторону дома, над крышей, — Лось чувствовал, как мышцы его напрягаются, горячая кровь сотрясает сердце, — «борьба, борьба».

Легко, прыжками, он побежал к дому. Прислушался, скользнул вдоль боковой стены и заглянул за угол.

Близ лестницы чёрного входа лежал, завалившись на бок, разбитый корабль. Одно его крыло поднималось над крышей к звёздам… Лось различил два, затем — третий и четвёртый, валяющиеся на траве мешки, — это были трупы. В дому — темнота, тишина.

«Неужели — Гусев?» Лось, не прикрываясь, подбежал к убитым: — «Нет — марсиане». Пятый лежал вниз головой на ступенях. — Шестой висел среди обломков корабля. Видимо, — были убиты выстрелами из дома.

Лось взбежал на лестницу. Дверь была приоткрыта. Он вошёл в дом.

— Алексей Иванович, — позвал Лось. Было тихо. Он включил освещение, — вспыхнул огнями весь дом. Подумал: — «неосторожно», — и сейчас же забыл об этом. Проходя под арками — поскользнулся в липкую, тёмную лужицу.

— Алексей Иванович! — закричал Лось. Прислушался — тишина. Тогда он прошёл в узкое зальце с туманным зеркалом, сел в кресло, захватил ногтями подбородок:

«Ждать его здесь? Бессмысленно. Лететь на помощь? Но куда? Чей это разбитый корабль? Мёртвые не похожи на солдат, — скорее всего — рабочие. Кто здесь дрался? Гусев? — люди Тускуба? — Лось откусил ноготь. — Да. Медлить нельзя».

Он взял цифровую доску и включил зеркало: — «Площадь Дома Совета. — Дёрнул за шнур, и сейчас же грохотом отшвырнуло его от зеркала: там в красноватом сиянии фонарей, летели клубы дыма, чиркали огненные вспышки, искры. Вот, влетела, раскинув руки, в зеркало чья-то фигура, с залитыми кровью глазами.

Лось дёрнул шнур. Отвернулся от экрана.

«Неужели не даст знать — где искать его в этой каше?»

Лось заложил руки за спину и ходил, ходил по узкому зальцу. Вздрогнул, остановился, живо обернулся, щёлкнул предохранителем маузера. Из-за двери, у самого пола, высовывалась голова, — красные вихры, красное морщинистое лицо.