Над водой то и дело раздавался стук молотков, звуки падения чего-то тяжелого и крики людей, занятых какой-то невидимой работой. Ведь население Дуб-Линна состояло не только из воинов, отправлявшихся в набеги. Здесь жили теперь и кузнецы, и плотники, и корабелы, и ювелиры, и купцы, и Тор- гриму даже показалось, что за время его недолгого отсутствия число их увеличилось. У них появились свои дома и жены, ирландки или северянки. Они приехали сюда, чтобы остаться.

«Только не я… Только не я…»

Набег на Клойн не увенчался особым успехом, но и назвать его полным провалом тоже было нельзя. Как только Хескульд Железноголовый вместе с основными силами викингов ворвался внутрь через ворота, которые открыл ему Торгрим со своим отрядом, все попытки сопротивления тут же растаяли, как утренний туман. Защитники города, те, что попроворнее, бежали к башне, вскарабкались наверх по лестницам и втащили их за собой. Прочим оставалось только поднять руки и сдаться, моля о пощаде, которая и была им дарована, поскольку все они были молодыми людьми, способными держать оружие, при этом не слишком скорыми на ногу, что делало их выгодным товаром на невольничьем рынке.

Пока основная часть населения отсиживалась в башне, викинги дочиста и не спеша разграбили городок. Они нашли склады провианта, домашний скот, несколько драгоценных безделушек и еще какое-то количество несчастных ирландцев, которым предстояло отправиться на невольничьи рынки. Собственно говоря, больше там и искать-то было нечего. Даже в монастыре и церкви они обнаружили всего несколько изделий из серебра, не блещущих ни качеством, ни количеством.

— Я согласен с тобой, Торгрим, — сказал Хескульд, пока они смотрели, как их люди переворачивают церковь вверх дном. — Здешние жители заранее знали о том, что мы придем. И успели спрятать все ценное.

Хескульд уже пытался разговорить кое-кого из пленников, а он мог быть очень убедительным, но в конце концов пришел к выводу, что тем действительно ничего не известно. Торгрим согласился с ним. По собственному опыту он знал, что крестьяне не готовы рисковать жизнью ради сохранения богатства своих господ, и порог их долготерпения очень низок.

Торгрим оторвал взгляд от угнетающей панорамы Дуб-Линна, к которому они быстро приближались, и оглянулся на корабли флотилии. «Громовержец», «Серпент» и прочие в хорошем темпе поднимались вверх по реке. Они уже развернули реи вдоль корпусов и готовились опустить их на палубу, сняв заодно и резные головы злобных тварей, украшавшие форштевни их кораблей, чтобы не отпугнуть духов земли, на помощь которых рассчитывали. «Если таковые и есть, сказал себе Торгрим, — то они наверняка завезены сюда из наших родных стран». В Ирландии же не было ничего и никого, кто приветствовал бы викингов с распростертыми объятиями.

Он медленно поворачивался, внимательно вглядываясь в корабли флотилии, полностью отдавая себе отчет в том, что такая инспекция — всего лишь предлог для того, чтобы уголком глаза взглянуть на Харальда и понять, как справляется юноша. Он находился на своем месте, за четвертым от кормы веслом по левому борту. Со спины он ничем не отличался от остальных, разве что ростом был пониже. Его можно было узнать лишь по гриве соломенно-желтых волос, небрежно перехваченных кожаной лентой.

— С ним все в порядке, не волнуйся, — заметил Старри Бессмертный, не поднимая головы.

Он сидел прямо на досках бака, рядом со стоящим Торгримом, и точил кинжал, добиваясь немыслимой остроты. Он трудился над лезвием с оселком в руке, после чего проверял остроту на волосках, растущих на левой руке. Торгрим видел выбритые пятна, оставленные предыдущими испытаниями, но Старри лишь недовольно хмурился и вновь брался за точильный камень.

— Люди думают, что Харальд унаследовал твою удачливость, — продолжал Старри. — Он пришелся им по нраву. Удачливость Торгрима Ночного Волка, но без его нелепых выходок.

— Нелепые выходки, говоришь? Забавно слышать такие слова от тебя.

Старри ничего не ответил, лишь улыбнулся и продолжил возиться с кинжалом. И если Харальд обзавелся некоторым авторитетом в глазах людей Арнбьерна, то это произошло не только благодаря его собственным подвигам, но и тому, что Старри бесконечно превозносил их. Как бы Торгрим ни гордился сыном, он полагал, что не дело отцу им похваляться. В его представлении бахвалиться подвигами собственных детей было столь же дурно, как и кичиться собственными успехами, и потому подобная мысль вызывала у него отвращение. А вот Старри не испытывал на этот счет никаких предубеждений.

После боя Торгрим обнаружил берсерка у ворот. Тот сидел на земле, привалившись к повозке. Ночной Волк решил, что тот наконец-то выиграл путешествие в Вальгаллу, но нет, Старри оказался цел и невредим. А на землю он повалился от отчаяния, и стоило Торгриму поинтересоваться, все ли с ним в порядке, как он запричитал, что снова не получил ни царапины, и принялся жаловаться на судьбу.

Но как только душевные муки, вызванные подобным невезением, унялись, Старри начал возносить хвалу Харальду, с готовностью пересказывая каждому, кто готов был слушать, происшествие с повозкой сена и пожаром у ворот. Торгрим обнаружил, что Старри обладает несомненным даром рассказчика и даже способен вести себя в манере, приближающейся к цивилизованной, когда его не охватывает кровожадная ярость. Берсерк дошел до того, что даже сочинил что-то вроде саги, которую пересказывал по вечерам. До скальда, конечно, ему было далеко, но висы[23] у него получились весьма неплохие. Харальд краснел и отчаянно смущался, не зная, как реагировать на похвалу, что, по мнению Торгрима, было свидетельством подлинной скромности, той самой, которая подобает воину, отчего он стал гордиться сыном еще больше.

Первая встреча Торгрима с Арнбьерном Белозубым после того, как битва закончилась, вышла еще более странной, нежели его разговор со Старри. Арнбьерн увидел его первым, окликнул по имени, и, когда Торгрим обернулся, ярл двинулся ему навстречу, раскинув руки в стороны и сияя своей знаменитой улыбкой.

— Торгрим Ночной Волк! — прокричал он и с энтузиазмом заключил его в объятия, а Торгрим неуверенно ответил ему тем же. — Боги по-прежнему улыбаются тебе! — продолжал Арнбьерн. — Ты сделал невозможное и выиграл для нас битву! Так что я могу поздравить себя с тем, что сделал правильный выбор, пригласив тебя присоединиться ко мне в этом набеге! Можешь спросить кого угодно, все с радостью подтвердят, что я был прав.

Торгрим отстранился и лишь сдержанно кивнул в ответ. Он не умел жонглировать словами, никогда не отличался особым красноречием, а сейчас так и вовсе не знал, что сказать. Разумеется, в словах Арнбьерна звучали фальшивые нотки. Торгрим проигнорировал его приказ и на свой страх и риск отправился в Клойн, хотя об этом знали только они двое. Но в словах Арнбьерна содержался куда более глубокий подтекст. Он как бы намекал, что они вместе с самого начала планировали этот успешный налет или, во всяком случае, должны постараться убедить в этом остальных.