– Нет, я не могу взять.

– Как это не можешь? – оторопел Игорь.

– Вы не поняли, я сейчас не могу, пожалуйста, пусть оно полежит у вас!

– Уф! – облегченно вздохнул, – озадачила! Ну, пошли ко мне, кофе выпьем, расскажешь свой план, я понял, он у тебя есть.

Она точно знала: не нужно никому видеть ее платье и туфли до времени. Никому, даже бабушке, – та не сможет утаить от своей дочери и не захочет, и не поймет, почему нужно утаивать. А мать… вообще неизвестно, как мать отреагирует на такой вот подарок совершенно чужого мужчины. А вдруг захочет перевести его в денежные знаки и вернет в салон, чтобы купить дочери простенькую дешевую тряпочку по своему вкусу, а разницу оставить на «черный день», о котором всегда думает. С нее станется!

– Ну, мне, конечно, не понять причину твоих страхов, но тебе видней, – выслушав путаный рассказ Эли, заключил Игорь, смакуя ароматный кофе под хорошую гаванскую сигару на кухне у открытого окна.

Легкий весенний ветерок приводил в движение занавеску, из окна доносились шелест молодой листвы, голоса детской площадки, а по подоконнику осторожно расхаживал серый голубь с опущенным поврежденным крылом, настороженно кося глазом в их сторону, готовый в любую минуту сорваться и взлететь.

Эля застыла над своей чашкой с кофе и в задумчивости то сворачивала, то разворачивала яркий фантик конфеты, поглядывая на птицу. Ей было так спокойно и хорошо сидеть здесь, рядом с Игорем, и хотелось, чтобы это не кончалось. Новое чувство безграничного доверия к постороннему человеку было естественным и не удивляло, как будто они вот так, вдвоем, сидели за этим столом уже не один год. Очевидно, он почувствовал состояние Эли и нежелание уходить сию минуту. Потянулся к ящику стола, достал ключи от квартиры.

– Возьми, вдруг меня не будет, и вообще можешь приходить, когда надо, позаниматься или телик посмотреть, места полно, не помешаешь. Правда, ко мне частенько друзья заглядывают, в таком случае мы тебе помешаем.

– Спасибо, – обрадовалась Эля, – а я могу приходить прибираться у вас, полы мыть и даже готовить, если хотите, я все умею!

– Я не сомневаюсь, что умеешь, Эля, но не надо. Я сам справляюсь. Если ты думаешь, что должна отработать подарок, то зря, обижусь.

– Нет, что вы, я просто хотела тоже что-нибудь сделать для вас, но что я могу…

– Пригласи меня на выпускной вечер, скажи, что твой дядя, я вроде помню, по сценарию, девчонки должны разок станцевать с папами, а пацаны с мамами, так я вместо отца сойду?

– Конечно, приглашаю! Но для отца вы все-таки молодой! А расскажите мне что-нибудь про море.

– Море мокрое и соленое – ты разве не знаешь? Сама у моря живешь, – улыбнулся Игорь.

– Нет, я не то имела в виду. Ну, например, что-нибудь интересное, необычное, ваша жизнь ведь не как у всех!

– Ну да. Это правда. Думаю, самое необычное – это когда мы шли из Новой Зеландии через Тихий океан и Панамский канал в Лондон. И двадцать четвертое число у нас закончилось и снова началось в месте линии перемены даты. Есть такая условная линия, проходящая от полюса до полюса, по разные стороны которой местное время отличается на сутки. По сути, два дня с одной датой прожили, вроде как подарок – вот тебе еще один день к твоей жизни. Это более чем необычно, впечатляет.

– Здорово!

– Ну а на самом деле ничего хорошего. Постоянная смена часовых поясов отрицательно влияет на здоровье, биологические часы сбиваются напрочь, организм начинает бунтовать, и наступает момент, когда ты не можешь элементарно уснуть. Хочешь, но не можешь. Вот так идешь на восток и каждый день крутишь стрелки часов – час вперед, час вперед, час вперед, возвращаешься на запад – час назад, час назад, час назад. Ну, в океане, допустим, не обязательно постоянно крутить всему экипажу, достаточно капитану, только в порту выставляем точное время.

– Это да, необычно для нас, но для вас же привычно. А бывали случаи неожиданные именно для вас, такие, что удивился или растерялся и не знаешь, как быть? А вокруг море, и ты один на один с этой ситуацией.

– Самое плохое, это травмы или болезни, не ожидаешь, и врача нет на судне, только твоя аптечка. Мы же рабочие лошадки, не пассажиров катаем, а грузы перевозим, так что обходимся минимумом. Но об этом не буду. Есть другие, забавные случаи, например выходим однажды из Туниса, начинается болтанка, шторм и вдруг слышим отчаянные крики и стук из форпика – это носовой отсек, где находится балластный танк, наполняющийся водой. Оказывается, трое местных пробрались туда, решили таким образом добраться до Италии. Достали их, а они черные, как черти, худые, голодные, одеты в рубище, короче, бомжи, но собрались в Палермо, к родственникам! Ну, если бы обнаружили на берегу их, то, конечно, сдали в полицию, а так уже в море. Там другой закон. Пришлось их одеть, обуть, накормить и через трое суток высадить в порту Малфетта да еще посадить в такси за 150 евро, чтобы их духу не было возле нашего корабля. Вообще это грубач, считается, наш «бок», не досмотрели, а должны были.

Эля смотрела на него завороженно, широко раскрытыми глазами, боясь пошевелиться, и Игорь продолжил:

– Или вот еще: пришли мы однажды в Петропавловск: ремонтироваться, а рядом с нами вторым бортом – большое рыболовецкое судно, это такой плавучий завод, на котором ловят рыбу и тут же обрабатывают, замораживают, делают консервы. И они должны были уходить в Корею – сдавать корабль на металлолом. Ночью отшвартовались и ушли. А я тогда был мотористом и стоял вахту один. В четыре утра сонный спускаюсь в машинное отделение, как обычно, делаю осмотр, прохожу на самую нижнюю палубу и обалдеваю – передо мной большой пес – овчарка. Я понял, что пес вырос на судне, потому как сам спустился, сам открыл ручки и двери и по-хозяйски расположился в машинном отделении. Стоим и смотрим друг на друга. Вижу, взгляд у «парня» загнанный, не очень дружелюбный. Я ему говорю: «Ладно, стой здесь, никуда не уходи, я сейчас вернусь».

Возвращаюсь с миской тушеной курицы, предлагаю товарищу. Ест. Я осмотр заканчиваю, он рядом. Работы в принципе никакой – мы стоим в заводе, так что прилег здесь же, до конца дежурства, а он у меня в ногах устроился. После окончания вахты, поднимаюсь с ним на палубу, закрываю за нами все двери и иду в каюту. Принимаю душ, завтракаю и ложусь спать. Но уснуть не удается – прибегает коллега и сообщает, что у нас ЧП – внизу в ЦПУ – центральном пункте управления овчарка держит оборону и никого не пускает!

Спускаемся туда, а там наши ребята с сетками, кольями загоняют бедного пса, – они его боятся, – а он их, сопротивляется отчаянно, рычит, зубы оскалил. Я попросил всех уйти и оставить нас вдвоем. Ну, ушли все. Я присел напротив него на корточки, ладони показываю: «Видишь, ничего нет, не обижу. Нельзя здесь находиться тебе, пошли со мной». Он постоял немного, подумал, потом подошел, лизнул мне ладонь и к выходу покорно. Вывел его на палубу. Причем он впереди шел спокойно, а я за ним. Такая вот история. Потом оказалось, он у нас не один такой «пассажир». Рыбаки, отшвартовываясь и уходя в Корею, перебросили нам свою живность на борт, чтобы корейцы их не съели.