Наконец груз прибыл.

Да, Илья не преувеличил. Тюки едва-едва разместились в комнатах. С ходу залезли в один и ахнули: на пол высыпались подлинные сокровища, настоящие объекты вожделения людей, выросших в условиях устойчивого дефицита всего, что только могло быть дефицитом: джинсы, джинсы, джинсы; комбинезоны, сарафаны, юбки, куртки, безрукавки; синие, голубые, черные, белые. И – «варенки»! Самое модное из модного!

Работа проходила так. Сначала в огромную амбарную книгу заносили все, что доставали из данного тюка. Допустим, 50 брюк, 50 курток, 100 юбок и тому подобное.

Дальше рассматривали каждую шмотку. Некоторые нуждались всего лишь в глажке. Их относили на кухню, вешали на отдельный кронштейн. Некоторые, пропахшие плесенью, требовали стирки. А были и такие, что не имели пуговиц или «молния» была сломана. Тут уже требовались умелые руки и швейная машинка.

Приведенные в порядок вещи развешивали в кладовке – загляденье! Любо-дорого смотреть.

С Ильей договорились так. Любая вещь из любого тюка, которая приглянется Рысе и Птиче, а также и Ляле, достается им бесплатно. Естественно. Как премия за труды, которые оплачиваются из тех семидесяти пяти процентов, что выговорил себе Денис. Двадцать пять процентов от проданного (в твердой валюте) отчисляется американскому поставщику.

И началось! Работа пошла.

Как с раннего детства было заведено, в основе трудового распорядка лежала очень жесткая организация дня. Институт-школа – это главное. Далее: домашние задания. На них отводилось три часа. Как хочешь, так и укладывайся.

В пять открывался их магазин и работал до одиннадцати.

Покупателей поначалу привлекли в своих же институтах. Развесили объявления о распродаже американских джинсов по бросовым ценам. Цены назначались в валюте и обозначались в объявлениях туманно: «От 20 долларов!»

Пока кто-то торговал, остальные гладили и приводили в порядок очередную порцию «эксклюзива». Двух досок и двух утюгов оказалось мало, подкупили еще столько же. Кроме того, с первого же заработка обзавелись двумя стиральными машинами-автоматами. Машины стирали и сушили одежду почти круглосуточно.

Веселый ужас состоял в том, что работали не покладая рук, торговля шла активная, но количество нераскрытых тюков уменьшалось очень медленно. Просто потому, что было этих тюков очень и очень много.

Тогда людям еще не верилось, что внезапное изобилие товаров продлится надолго, они и запасались «на всю оставшуюся жизнь» да еще, как бы совершая великое благодеяние, сообщали своим друзьям и знакомым о заветном местечке, где все точно из Штатов, где все почти даром и без обмана.

Подсчитав после продажи вещей из первого тюка выручку, юные предприниматели обомлели: получилось почти десять тысяч долларов.

Это на тот момент экономической истории страны были невероятные деньги!

Только тут вся компания сообразила, что дело им досталось миллионное. Главное: хватило бы времени и их рабочих рук на то, чтоб товар постоянно приобретал пристойный вид. Никого из чужих Денька к делу подпускать не собирался. Он хорошо усвоил опыт с контрольной по математике. Чужой может предать. Каким бы симпатичным простаком поначалу он ни казался.

Трудящиеся изо всех сил старались не беспокоить соседей. Музыку слушали самую мелодичную, нежную и негромкую, чтоб лишний раз не привлекать внимание. Да, приходили в квартиру люди. Дело молодое. Но не шумели, не топотали.

С первых же денег Денис установил стальную дверь. Работяги пришли, увидели раздолбанный пол в холле, обои далеко не первой свежести, удивились:

– И чего вам-то тут бояться? Вот мода пошла: всем двери подавай. А у вас-то и брать нечего.

– Брать нечего, – охотно подтвердил Денька, радуясь, что установщики дверей не видят сквозь коридорные стены. – Сейчас брать нечего. Но цены растут. Когда добро наживу, платить за вашу продукцию придется втридорога.

Тут спору не было.

Всю выручку Денис относил к Мухиным. Вместе они планировали дальнейшие необходимые расходы.

У Давыдова обнаружилась удивительная черта: он стремился обеспечить максимум комфорта и удовольствий тем, кого считал своей семьей. Одна из первых трат его – настоящая коллекция всевозможных французских духов, преподнесенная Рысе, Птиче и маме Ляле, – тронула их до слез.

– Сюрприз вам, – гордо вручил огромный пакет даритель. – Разбирайтесь сами, что кому. Я не знал, какие выбрать.

Ни у кого, ни у мамы, ни у девчонок, не было до той поры флакончика духов или хотя бы туалетной воды из Франции. Конечно, что-то недорогое отечественное покупали, радовались, пользовались, но тут… Столько новых ощущений! И главное из них – чувство собственной женской значимости, привлекательности. Для младших совсем новое, для старшей – почти забытое.

Когда много позже вспоминала Рыся то время, получалось удивительное: она не видела в нем себя. То есть она-то была: такой автомат для стирки, глажки, развешивания вещей, приведенных в надлежащий вид, для продажи. А еще становилась она временами автоматом для написания всей учащейся компании курсовых и рефератов по общим предметам: истории, философии и прочему. Они так договорились, чтоб время сэкономить. У Рыси все равно получалось быстро и складно. Лучше, чем у кого бы то ни было. Она печатала в нескольких экземплярах. Оставалось лишь изготовить разные титульные листы, вписав туда нужное имя. Честно это было или нет, они тогда не задумывались. Во-первых, они не от лени это делали, а из-за острой нехватки времени. Во-вторых, все эти рефераты казались настолько пустой формальностью, что совесть молчала.

Но не получалось вспомнить ничего, кроме этого: ни духовных поисков, ни метаний, ни влюбленностей. Как будто душу ее положили в морозилку для сохранности. Чтоб не мешала автомату функционировать с полной отдачей.

А время шло занимательное: появлялись ночные клубы, девчонки с курса пропадали там до утра, потом прогуливали лекции, некоторые напрочь бросали учиться. Иные беременели, кто-то подсаживался на наркоту. Повальное сумасшествие словно бы охватило их поколение.

Рыся всем казалась «темной лошадкой». Предполагали, что она из супербогатой семейки, такая избалованная надменная фифа: одета всегда в лучшие шмотки, холеная, статная, учится с блеском, в клубы ходить отказывается. Значит, проводит время в таких местах, куда простым смертным доступа нет.

Да уж! И то правда.

Время она проводила с толком.

Развлекалась на всю катушку.

Она в университете лекции записывала на диктофон, а во время глажки вставляла в ухо микрофончик и прослушивала их по второму, а то и по третьему разу. Запоминалось все навечно. И получалось-то как выгодно: гладишь и в то же самое время учишься.

Потом все, что делала она в тот период, пригодилось.

Знания отложились так, что к экзаменам специально готовиться было не нужно.