без шуток адресует мне, при том, что в конференц-зале находится пятнадцать человек? Его беспардонность и предвзятое отношение уже действительно ни в какие ворота не лезут. Я ведь женщина, в конце концов, а этот толстощекий хряк меня прилюдно пытается унизить.

— По поводу чего вы предлагаете высказаться, Олег Евгеньевич? Относительно упавших продаж или проблем с личной гигиеной?

— Я задал прямой вопрос.

— Вы задали два вопроса, один из которых следует адресовать отделу продаж, а второй лучше бы и вовсе не озвучивать, так как он вопиюще бестактен. За двадцать лет трудового стажа я ни разу не позволила себе даже бумажной обертки на рабочем столе оставить, не то что мусорить в туалете. И все, кто со мной хоть сколько-то знаком, об этом знают. А то, что вы позволяете себе столь нелицеприятные намеки в мой адрес в присутствии коллег, дает мне все основания прямо сейчас покинуть планерку. Что я, собственно, и сделаю. Всем продуктивного рабочего дня.

По залу проносятся шепотки. Ай да я. Снова дала повод для сплетен.

— Любовь Владимировна, я вас не отпускал! — взвизгивает Шапошников.

— Олег Евгеньевич, в данный момент меня это абсолютно не волнует. Заявление об увольнении сегодня положу вам на стол. Работать там, где на меня каждый день пытаются повесить всех собак, включая соседских, не вижу смысла.

В гробовой тишине я прикрываю за собой дверь, буквально трясясь от гнева и возмущения. Отлично понедельник начался, ничего не скажешь. Да и неделя выдалась та еще. Сначала полиграфического магната срезала, затем Леву почти что послала, теперь вот уволилась неожиданно. Ох, Люба Владимировна. Шашкой машешь безжалостно.

Промаршировав в кабинет, я кладу на стол лист бумаги и нахожу ручку. Жалею ли о том, что в сердцах сказала об увольнении? Нет, ни капельки. Комфорт и самоуважение имеют для меня первостепенное значение, а Шапошников в последнее время уж слишком на них покушается. Явно есть у него необъяснимая личная неприязнь, с которой мириться не стоит.

«Прошу уволить по собственному желанию», — уверенно пишу я и ставлю подпись.

После этого дышать становится легче. За два часа я переделываю весь намеченный за день объем работы, параллельно иронизируя над собой же. Мол, Люба, ты давай так не разгоняйся. Раньше, чем через две недели Шапошников все равно не отпустит, даже если ты за сутки под окнами второй завод построишь.

Когда время близится к обеду, решаю, что пора, и, прихватив заявление, иду доводить начатое до конца. Кстати, пошли вторые сутки, как от Жданова нет вестей. Видимо, собственный комфорт для него тоже сильно важен, и культивировать уважение к чужим границам не входит в его планы.

Постучавшись к Шапошникову, вхожу. Генеральный, насупившись, смотрит на меня исподлобья.

— Остыли, Любовь Владимировна?

— Отнюдь, — сдержанно отвечаю я, опуская перед ним заявление. — Две недели, как и должна, отработаю, но не более. Поэтому в ваших интересах как можно скорее начать подыскивать нового технолога.

Шапошников багровеет.

— Вам ведь годков уже к пятидесяти, а ведете себя как обиженная школьница.

Я набираю в грудь побольше воздуха, чтобы его не послать. Казалось бы, вести себя более некорректно уже невозможно, но ему всякий раз удается.

— Раз уж вы соизволили любезно напомнить о моем возрасте, замечу, что к своим сорока трем я научилась не реагировать на подобного рода провокации. Мое желание не работать на вас обоснованное и взвешенное. Статус руководителя не дает права сливать на сотрудников свое дурное настроение и говорить первое, что придет на ум. Диалог предлагаю закончить во избежание нового конфликта.

Развернувшись, я медленно иду к двери, молясь, чтобы Шапошникову хватило мозгов не ляпнуть чего-то такого, после чего я точно захочу ему нагрубить.

— Люба! — раздается истеричный визг за моей спиной. — Ну что ты за стерва такая!

Не веря своим ушам, я оборачиваюсь. Генеральный выскочил из кресла и, тяжело дыша, сверлит меня покрасневшими глазами.

— Что, простите?

— Ты меня вконец измучила… Сначала с Коростылевым шуры-муры водила, теперь с этим олигархом… Будто не видишь, что я влюблен в тебя по уши. Ни есть, ни спать нормально не могу…

Я ошарашенно обвожу взглядом его мясистое тело. Влюблен и имеет проблемы с аппетитом? Никогда бы не подумала.

— Не уходи, Люба… Пожалуйста… — продолжает отчаянно тараторить Шапошников. — Все, что хочешь проси. Прибавку к зарплате, повышение. Верти мной как хочешь, только не бросай.

43

— Олег Евгеньевич, это все очень неожиданно… — лепечу я, медленно пятясь к двери.

— С того дня, как ты здесь появилась, я сна и покоя лишился, — продолжает тараторить Шапошников, надвигаясь на меня. — Все в толк взять не мог, как у такой роскошной и сексуальной женщины может быть настолько гениальный ум. А когда ты меня пирогами с уткой угостила, пропал окончательно.

— А я разве вас пирогами угощала? — Я растерянно оглядываю его потное лицо, гадая, как сумела совершить подобную оплошность.

— Угощала конечно. На первый свой день рождения их в офис принесла. Как сейчас помню. На тебе были белые брюки со стрелками, черная рубашка с высоким горлом и черные лаковые туфли на тонком каблуке. Ногти красные и такая же помада. Неделями ты потом мне в таком образе снилась.

От осознания того, что Шапошников, кажется, не наврал о своих долгоиграющих чувствах я испытываю головокружение и легкую тошноту. А иначе как сумел запомнить мой праздничный лук пятилетней давности? Черт его знает, какие непотребства он там себе нафантазировал. Иметь интимные контакты с генеральным я не хотела бы даже в его снах. Ох, похоже разборчивее нужно становиться со своей стряпней.

— Думаю, такие разговоры неуместны в офисе и в частности в вашем кабинете, Олег Евгеньевич…

— Так давай уедем отсюда, — моментально выпаливает Шапошников. — Здесь неподалеку хороший грузинский ресторан есть. С хинкали и хванчкарой.

— В ресторан я с вами тоже не пойду. Я вообще-то увольняться пришла.

— Ну что же ты заладила: уволюсь да уволюсь? — Его лицо жалобно кривится. — Если уйдешь — мы тут все по миру пойдем: и я, и завод, и производство. Все ведь на тебе держится.

Уже в который раз за последние несколько минут я испытываю глубокое недоумение. Если я, в его понимании, настолько значимый персонаж, то почему он со мной настолько неуважительно обращался, что даже не постеснялся объявить сортирной вредительницей? Неужели не мог предвидеть, что в один прекрасный день мне это надоест?

— Думаю, вы преувеличиваете мою незаменимость.

— Ничего не преувеличиваю. Если уйдешь — Жданов этот моментально контракт разорвет. У него ведь условие было, что ты с