Проходя в сопровождении двух докторов по отделению с остановкой у каждого пациента и получая последнюю информацию от каждой медсестры, Липперт дошла до кровати номер 12. Лежавшей здесь женщине было, пожалуй, около сорока. Короткие каштановые волосы. Лицо забинтовано. В полукоматозном состоянии она пребывала с того самого момента, как месяц назад ее сбило такси на Виденмайерштрассе, оживленной улице одного из самых красивых мюнхенских районов, отделяющей город от реки Изар.

Тогда она и поступила в клинику как Unbekannte Frau[8].

Свидетель происшествия с возмущением рассказал полиции, что, пока женщина лежала на дороге, какой-то негодяй в шлеме и на мотоцикле подхватил валявшуюся неподалеку сумочку и, дав газу, умчался.

В течение сорока восьми часов о ней никто ничего не знал. Потом полицейские привели мальчика, только что вернувшегося из футбольного лагеря, в слезах, поскольку за ним не приехала мама. Он-то и узнал в потерпевшей свою мать, фрау Ломан. Но и после этого женщина осталась отчасти загадкой.

Судя по всему, как информировала больничное начальство полиция, фрау Ломан очень постаралась стереть свое прошлое. Обыск в ее квартире, проверка компьютера и мобильного телефона так и не дали ответа на вопрос, кто же она в действительности такая. Выяснилось, что у нее по меньшей мере два поддельных паспорта и две карточки социального страхования. Ее кредитные карточки были выданы на вымышленные имена. В Мюнхенском банке на ее счете, открытом на одно из этих имен, лежало три миллиона евро. Счет она открыла примерно девять лет назад, успешно пройдя все изобретенные для борьбы с отмыванием денег протоколы безопасности с фальшивыми документами.

Специалисты из Интерпола сняли отпечатки пальцев и взяли образец ДНК, пообещав представить результаты через несколько недель. Ввиду интереса, проявленного к фрау Ломан со стороны полиции, ее, как только представилась такая возможность, перевели в одну из отдельных палат.

На нее, остановившись у кровати, и смотрела сейчас медсестра Липперт. Глаза пациентки были закрыты – с момента поступления она так ни разу и не открывала их. Дыхание контролировал вентилятор. Жидкости, содержавшие разного рода питательные вещества и поддерживавшие жизнедеятельность организма, поступали внутрь через двухпросветный интубационный катетер, выступавший из верхней части груди.

«Кто же ты на самом деле? – прошептала про себя Анетта Липперт. – Куда направлялась, когда тебя сбило то такси? Откуда ты взялась? И от чего убегала?»

Полиция сделала все, что могла. Женщина жила под разными личинами. На каком-то этапе, до рождения сына, она сменила имя, причем по меньшей мере дважды. Но почему? Этого полиция не знала. Может быть, скрывалась от мужа или любовника? Бежала от криминального прошлого? А может, она террористка? Расследование продолжалось.

Между тем фрау Ломан не приходила в сознание. И ее жизнь поддерживалась через воткнутые в тело трубочки.

С глубокой печалью смотрела на нее Анетта Липперт. «Кто-то любил тебя когда-то. У тебя сын. Возвращайся к нам. Очнись! Ты нужна сыну».

Время от времени женщина на кровати номер 12 делала резкий вдох, но глаза ее все равно не открывались.

Закрылись навсегда?

Родственников у нее не было – по крайней мере, сын Бруно о таковых не знал. Он жил сейчас в семье одного из своих друзей, родители которого часто приводили мальчика в больницу.

«Что же такое заперто в твоей голове? – думала Липперт. – Как нам отпереть замок?»

На четвертом за смену обходе, сразу после полуночи, когда Анетта Липперт снова задержалась у кровати фрау Ломан, та вдруг на секунду открыла глаза.

– Скажите, я его прощаю, – произнесла она и снова закрыла глаза.

– Сказать кому? – торопливо спросила медсестра.

Но ответа не последовало – только пыхтел ровно вентилятор и попискивали негромко мониторы.

Запертая внутри собственного черепа, Сэнди слышала их голоса. Понимала, что они говорят. Но она как будто плыла под водой в глубокой части бассейна. И не могла отозваться.

– Сказать кому? – повторила Липперт.

Нет, больная снова отключилась. Ушла в какой-то глубокий, недоступный для других уголок мозга.

Липперт постояла еще немного, потом перешла к следующей кровати и присоединилась к врачам.

Пятница, 12 декабря

У бара «Черный лев» в Патчеме была темная история, и эта история нравилась Рою Грейсу даже больше, чем сам бар. В 1976-м на парковке «Черного льва» подстрелили жену сомнительного девелопера Барбару Гол, которая умерла впоследствии от полученных ран, так и не успев освободиться от супружеских уз. Дело это стало одним из самых печально знаменитых за всю криминальную историю Брайтона, поскольку ниточки от него потянулись к известному гангстерскому семейству Крей и двум крупнейшим сексуальным скандалам послевоенной Британии, «делу Профьюмо» и «делу Лэмбтона».

Какая жалость, думал Грейс, что столь трагическая история не нашла должного отражения в интерьере паба, давно ставшего частью ресторанной сети «Харвестер» и в полной мере воспринявшего ее стиль и дух – бодренько, ярко и корпоративно.

Пока Гленн Брэнсон, возвышаясь над толпой, стоял в очереди у стойки, Грейс сидел в кабинке, в тихом уголке зала, и разговаривал по телефону с Клио, пытавшейся спланировать комбинированную вечеринку по случаю новоселья и Нового года. При этом он то и дело поглядывал на толстый плотный конверт, оставленный на столе Брэнсоном.

– Думаю, стоит взять то же игристое вино, «Риджвью», которое было у нас на свадьбе. Заодно поддержим местного производителя.

– Отличная мысль! Надо поторопиться с заказом. Сколько гостей у тебя получается? – спросил он.

– Боже мой! – со смехом воскликнула вдруг Клио.

– Что такое?

– Ной сунул руку в собачью миску и тащит что-то в рот. А Хамфри стоит и смотрит! Вот чудеса! Подожди, пора спасать сына!

– Отлично! Переведем мальчишку на собачий корм и сэкономим целое состояние!

– Да, хорошая мысль, – рассеянно отозвалась Клио. – Сообщи, когда будешь возвращаться, я подогрею обед.

– Только не из собачьей миски!

– А это, детектив-суперинтендент Грейс, будет зависеть от того, насколько поздно вы соизволите явиться.

Он усмехнулся:

– Люблю тебя.

– И я тебя.

Получилось холоднее, чем обычно. И он снова ощутил возникшую вдруг отстраненность.

– Послушай, я понимаю, что помощи от меня сейчас немного… Извини…

Грейс поднял голову – у столика стоял с напитками Брэнсон. Он покраснел и торопливо добавил:

– Мне пора.