class="a">[321] Мотив драконоборчества отразился в поэме «Молодец»: со змеем-драконом отождествляются в главе «Мрамора» и барин, и Маруся. По-видимому, образы змеи в произведениях Цветаевой связаны тоже с мифологемой Дракона (см. стихотворение «Семеро, семеро…»). Святой Георгий в одноименном цикле, для которого привычно «с архангельской высоты седла / Евангельские творить дела», ощущает себя на земле гостем; жильем своим видит облака, небесный дом. В седьмом, последнем стихотворении цикла образ Георгия Победоносца становится иконографическим портретом мужа Цветаевой: оставив предание о Св. Георгии, Цветаева прямо обращается к С. Я. Эфрону, которого видит мучеником и святым: «Не тот — высочайший, / С усмешкою гордой: / Кротчайший Георгий, / Тишайший Георгий, / Горчайший — свеча моих бдений — Георгий, / Кротчайший — с глазами оленя — Георгий!» (II, 42) Цикл намеренно обрывается пометой «Не докончено за письмом», чтобы подчеркнуть связанность лирического стихотворения с жизнью и судьбой С. Я. Эфрона: в этот день она получила весть о том, что муж жив. Таким образом, поэтический цикл об одном из главных, почитаемых Цветаевой святых воспринят сбывшейся молитвой, дошедшей до Бога. Следом, в цикле «Благая Весть», также посвященном Эфрону, написанном в первых числах июля по старому стилю (15–20 июля нов. ст. 1921 г.), Цветаева воспринимает благую весть о муже как весть о воскрешении из мертвых в сонме конных ангелов. В № 3, 4, 5 цикла «Благая Весть» она опять возвращается к образу Св. Георгия и заканчивает цикл в символический важный день — 7 июля ст. ст. 1921 года, по народному календарю, в праздник Ивана Купалы; этот день — надежда на жизнь, радость любви и творчества, канун праздника Казанской иконы Божией Матери — защитницы Москвы. 3 июля (ст. ст.) 1921 года создается короткое стихотворение «Возвращение вождя», где проводится тема возвращающегося после сражения всадника, чей меч ржав, конь хром, но стан прям, отразившее одно из видений св. Георгия и образ оставшегося в живых воина, тоже проецирующийся на мужа.

С иконописным изображением Св. Георгия связано создание поэм «На Красном Коне»[322] и «Егорушка» (1921); образ Св. Георгия повлиял и на портрет Царь-Девицы, прощающейся со своим белым конем. Всадника поэмы «На Красном Коне», которого в финале поэмы Цветаева назвала своим Гением, она сравнивала с иконописным («Красный, как на иконах»[323]), а А. С. Эфрон прямо уподобила Св. Георгию Победоносцу. В те годы портрет мужа, С. Я. Эфрона, висел на стене в комнате Али, в Борисоглебском. Видимо, со слов матери, маленькая Аля в стихах «Ваша комната» периода гражданской войны называла отца сероглазым Гением: «Из тумана сероглазый гений / Грустно в комнату глядит,/ Тонкий перст его опущен / На старинный переплет»[324] Назвав в 1925 году Георгием сына («У нас будет сын, я знаю, что это будет, — чудесный героический сын, ибо мы оба герои»)[325], Цветаева еще раз подтвердила свою любовь к этому святому.

Необходимость иконографического воплощения ангела-хранителя Цветаева почувствует в конце 20-х, в 30-е годы, что выразится в ее возвращении неоконченной поэме «Егорушка» (в феврале 1925 г. — после рождения сына Георгия; в январе — марте 1928 года), в интересе к истории чешского рыцаря Брунсвика, чей облик абсолютно соответствовал цветаевскому представлению об Ангеле-хранителе (VI, 358); в предании о Брунсвике Цветаева, видимо, отмечала родство со Св. Георгием[326]. Не случайно Пастернак напишет образ Георгия (Юрия) в романе «Доктор Живаго», в стихотворении «Сказка», скорее всего, чтобы соотнестись с цветаевскими стихами:

Конный в шлеме сбитом,

Сшибленный в бою.

Верный конь копытом

Топчущий змею.

Борис и Глеб

В 1922 году, крестясь на московские храмы, Цветаева ехала из России в эмиграцию — навстречу мужу, после разгрома белого движения ставшему пражским студентом, и путь ее в эмиграцию, по словам А. С. Эфрон, лежал мимо церкви Бориса и Глеба. Этот храм лирически упомянут в стихотворении «Серафим на орла, — вот бой…», обращенном к Евгению Багратионовичу Вахтангову: «Гнев Господень нас в мир изверг, / Дабы помнили люди — небо. / Мы сойдемся в Страстной Четверг / Над церковкой Бориса — и — Глеба» (I, 396). Стихотворение помечено Вербным воскресеньем 1918 года. Цветаева рисует адресата стихотворения равным, крылатым, устремленным в небо, сражающимся с серафимом. Цветаевой должно было нравиться, что в имени Вахтангова Евгений заключено «гений» — именно словосочетанием «мой гений» в 1921 году Цветаева завершит поэму «На Красном Коне». Православная тема обусловлена тем, что Мансуровская студия находилась недалеко от дома Цветаевой и от храма Бориса и Глеба на Поварской. Борисоглебский переулок, где жила Цветаева, назван в честь святых братьев. В старину в переулках близ храма жили царские повара и обслуживающие государев стол работники-хлебники, скатертники, и пр. Память о них сохранилась в местной топонимике, в названии Поварской улицы и переулков: Хлебного, Скатертного, Ножового, Столового. По легенде, Борисоглебская церковь была построена здесь еще Борисом Годуновым и освящена ко Дню Ангела царя. В начале XVII века она серьезно пострадала во время Смуты и польско-литовской интервенции. Церковь была деревянной. Лишь в 1691 году ее выстроили каменной, а здание, дожившее до революции, было возведено только в 1802 году, на месте прежнего храма. В этой московской церкви в 1830 году венчались друг Пушкина, статский советник С. Д. Киселев, живший в приходе на Поварской, и Елизавета Ушакова (за ее младшей сестрой Екатериной ухаживал сам поэт). Пушкин был свидетелем, или как тогда говорили, «поручителем» жениха на этой свадьбе[327].

«Два ангела, два белых брата, / На белых вспененных конях! / Горят серебряные латы / На всех моих грядущих днях» (I, 384), — писала Цветаева в январе 1918 года в цикле «Братья». Героев-адресатов своего стихотворения, предположительно, актеров школы-студии Вахтангова, П. Антокольского и Ю. Завадского[328], она отождествила с известной иконой о Борисе и Глебе, правда в стихах Цветаевой братья на белых конях, а на иконе, хранящейся в Третьяковской галерее, — на красном и черном[329]. Борис и Глеб, в крещении Роман и Давид (+1015), святые князья-страстотерпцы, младшие сыновья святого равноапостольного киевского князя Владимира Святославича, погибшие в усобице после его смерти от руки старшего брата Святополка; первые по времени канонизации русские святые. Дни их памяти: Борис — 2 мая, 24 июля[330]; 5 сентября — Глеб: в день памяти Глеба, родилась дочь Цветаевой Аля, возможно, еще и этим объясняется внимание Цветаевой к сюжету о двух братьях. Молитва Борису и Глебу — молитва о защите от нечистоты, озлобления, об оставлении прегрешений, о здоровье, об избавлении от войн и междуусобиц, молитва от внезапной