Похоже, отправлять в город ее никто не собирается. В принципе Юлька готова была снова бежать, но не теперь, чуть попозже… когда восстановятся силы — и поблекнут ночные кошмары. Прямо сейчас Юлька не смогла бы заставить себя выйти из-за подавляющих, но таких надежных и крепких стен монастыря. А до тех пор — неплохо было бы чем-то занять себя, чтобы не сойти с ума от скуки, беспокойства и гнездящегося в глубине души ужаса. Интересно, может ли она все еще делать свои особенные вещи? Сможет ли справиться с незнакомыми материалами и инструментами? Юлька собиралась проверить это в ближайшее время. А еще она собиралась выяснить, что выйдет, если хотя бы Таня и мать Мириам вдруг начнут чувствовать себя счастливыми. У Юльки вдруг появилась иррациональная уверенность, что ей предстоит одно из самых серьезных дел в ее жизни — дело даже более важное, чем собственное спасение. Но рассказывать об этом Тане или кому-нибудь еще она не собиралась. А запрещать рукодельничать ей не станут — зачем? Удерживать на месте человека, по уши занятого любимым делом, намного проще, чем мающегося от скуки и беспокойства.

— Хотела бы я посмотреть, как вы рисуете ретаблос, — мечтательно сказала Юлька. — И на бусины посмотреть, обожаю рыться в таких припасах.

— Отвести вас в мастерскую? — улыбнулась Таня.

— Да! — почти закричала Юлька. — Да, конечно!

Тане нужна была — горящая медь, черная сталь, ультрамариновая синева, горячий, сквозящий красным, коричневый, — как крепчайший чай, как глянцевый плод конского каштана. В ней горела страсть, и храбрость, и тяжелая обида тлела в глубине души — не на людей, а на само мироздание. Юлька, сосредоточенно нахмурившись, озирала вываленные перед ней сокровища. Коробки с бусинами и красками, набор кистей, простейшие инструменты… Сложная задача. Возможно, нерешаемая… Хорошо еще, не успела ничего пообещать.

— Любите делать украшения? — ласково пропел шершаво-сладкий голос.

Вздрогнув от неожиданности, Юлька выронила бусину и резко обернулась. За спиной у нее стояла настоятельница. Юлька не слышала и не видела, как та вошла в мастерскую, хотя сидела лицом к двери. Неужели здесь есть еще один вход? Та самая тайная дверь, что ведет в центральную часть здания? Юлька внимательно посмотрела за спину матери Мириам, но ничего не заметила — все та же грубо побеленная каменная стена, что и в Юлькиной келье. Даже ковриков нет — только несколько полок с жестяными табличками для ретаблос и масляными красками.

— Очень уж скучно целыми днями лежать в кровати, — неопределенно ответила Юлька. Настоятельница помялась, потом присела за стол, повертела в руках заготовку из проволоки. Своим носатым профилем и горбом она напоминала добродушную, просветленную Бабу-ягу.

— Украшения — великая вещь для женщины, — сказала она с улыбкой. — Радуют, привлекают, служат залогом любви… Ведь верно?

Юлька настороженно кивнула. В то, что мать Мириам вдруг решила поболтать о девичьих глупостях, верилось с трудом. У настоятельницы явно была какая-то скрытая цель, и ход разговора Юльке не нравился.

— Залогом любви, — задумчиво повторила мать Мириам. — А некоторые способны даже менять внешность. Например, цвет глаз…

Юлька непроизвольно зажмурилась, будто пыталась скрыть свои разноцветные радужки. Настоятельница тихо рассмеялась.

— Удивительно! — воскликнула она. — Одна маленькая фигурка из серебристого металла — и глаза причудливо меняют цвет, а мужчины сходят от тебя с ума. Конечно, мне грешно думать о таких вещах, но…

Юлька молчала, не зная, что говорить. Неужели она сбежала с базы ЦРУ лишь для того, чтобы кто-то снова вымогал у нее Броненосца? И она еще уговаривала, чтобы ей отдали посылку! Лучше бы она сгинула в недрах почты…

— Дайте мне посмотреть на нее, — попросила настоятельница. — Всего лишь посмотреть. В конце концов, я из-за нее оказалась здесь, во власти Зверя… Ну же! — она хищно наклонилась к Юльке, и девушка отшатнулась. — Дай мне Обезьянку!

— Обезьянку?! — невольно воскликнула Юлька и застыла с раскрытым ртом. — Обезьянку?

— Я знаю, она у тебя, я вижу это по твоим глазам, по исходящей от тебя силе…

— Мать Мириам, — начала было говорить Юлька и осеклась. Глаза ее широко раскрылись. — Мириам! Горбатая Мириам! — Она в ужасе вскочила, переворачивая коробки с бусинами. — Да вам же двести лет в обед, вы же помереть должны были давно!

Сухой дребезжащий смешок был ей ответом.

— Мне сто двадцать семь, — проговорила настоятельница. — Но мою честную старость, мою честную смерть пожрал Зверь! Твоя бабка швырнула меня в его объятия! Наглая девка, что ублажала коммунистов и людоедов, подняла руку на меня, старуху! Мне было за семьдесят, и я готова была мирно сойти в могилу, лишь бы только получить хотя бы ненадолго… лишь бы только…

— Вы, наверное, ее достали совсем, — ответила Юлька. — Не могла она…

— Могла, могла, — перебила ее Горбатая Мириам. — Сначала эта падшая женщина, Фатин, не захотела отдать мне Обезьянку и сбежала, и я больше полувека скиталась по всей Африке, и видела кровь, и смерть, и беды, и ничего не могла поделать… а когда я уже старухой настигла ее — она снова ускользнула… и…

Настоятельница вдруг всхлипнула.

— Извините, но зачем вам в семьдесят лет была нужна Обезьянка? — осторожно спросила Юлька и покраснела. — Вам же уже… ну, вряд ли чего-то такого хотелось, правильно?

— Ты глупа, как и все твои предки, — сердито ответила Горбатая Мириам. — Волшебный дар попал не в те руки… как часто бывает в этой несправедливой жизни. Власть над миром принадлежит мужчинам, но они тупы и злобны, и если бы добрая женщина смогла управлять ими…

Юлька слушала Горбатую Мириам, раскрыв рот. Она-то думала, что Обезьянка нужна была ей для того, чтоб наладить свою жизнь — кошмарную жизнь горбатой, некрасивой женщины в Африке начала двадцатого века. А оказалось — у Горбатой Мириам были планы посерьезнее. Старушка мечтала причинять добро в масштабах континента, а то и всего мира. Юлька зажала рот ладонью, чтоб не рассмеяться. Впрочем, очень быстро ей стало не смешно. Вряд ли старуха была настолько наивна. Скорее — придумала себе оправдание, великую цель, для которой все средства хороши…

А Горбатая Мириам продолжала говорить:

— Но Фатин рассмеялась мне в лицо и сказала — нет, не видать тебе моего наследства, и не видать тебе объятий этого доброго русского, а я любила его, я его с первого взгляда полюбила… И тогда я прокляла ее, и всех ее дочерей, и внучек, и так на много колен вперед, чтобы были они все несчастны в любви, как я, и никогда…

— Ах ты старая стерва! — не удержавшись, воскликнула Юлька. Ну ничего себе! Бедная бабушка, бедная мама… бедная она сама, Юлька. «Так, — подумала она. — Как выберусь отсюда — первым делом надо будет найти Сергея и извиниться за все мои истерики. Вернее, получается, не мои истерики. Надо же — своими руками все ломала… Расскажу ему, а потом — как получится…» Она хотела было помечтать о том, как получится, но оборвала себя.