После всех предыдущих приемов амфетамина я к понедельнику начинал испытывать совершенно противоположные чувства. Маниакальная эйфория исчезала, и ее место занимали почти нарколептическая сонливость и депрессия. Я вполне осознавал свое безумие, ибо был прекрасно осведомлен об опасностях, связанных с амфетамином. Пульс у меня учащался до 200 ударов в минуту, а какое при этом было артериальное давление, ведал один Бог. Я знал нескольких человек, умерших от передозировки амфетамина. Каждый раз, принимая это средство, я чувствовал, что взлетаю в стратосферу, но возвращаюсь оттуда с пустыми руками, и эта пустота была такой же подавляющей, как и высота, на которую я взлетал. На этот раз, вернувшись из путешествия по заоблачным высотам, я сохранил чувство просветления и познания. Это было откровение, откровение о мигрени. Я по-прежнему ощущал решимость на самом деле написать такую же книгу, как Лайвинг. Я продолжал думать, что именно мне суждено стать Лайвингом нашего времени.

На следующий день, прежде чем вернуть книгу в библиотеку, я сделал ее фотокопию, а потом, страницу за страницей, начал писать собственную книгу. Радость, которую я от этого получал, была реальной – бесконечно далекой от пресной маниакальной эйфории, вызванной психотропным веществом. С того дня я перестал принимать амфетамин.

Я страдаю мигренью всю жизнь. Первый приступ, который я помню, случился, когда мне было три или четыре года. Я играл в саду, когда в левой половине поля зрения у меня вдруг возник ослепительно яркий мерцающий свет. Пятно света стремительно расширилось, заняло все пространство от земли до неба. У световой области были четкие, блестящие, зигзагообразные границы, а само пятно было окрашено в яркие синие и оранжевые цвета. Потом из-за яркого пятна стала проступать пустота, и через мгновение я ослеп на левую половину поля зрения. Меня охватил дикий страх: что случилось? Зрение восстановилось через несколько минут, но минуты эти показались мне вечностью.

Я рассказал об этом происшествии маме, и она сказала, что это была мигренозная аура – странные ощущения, которые обычно предшествуют приступу мигрени. Мама была врачом и сама страдала мигренью. У меня была зрительная мигренозная аура, а зигзагообразные очертания возникающих фигур напоминают силуэты средневековых замков, поэтому такую ауру часто называют фортификационной. Мама сказала, что после ауры у многих людей начинается ужасная головная боль.

Мне повезло – я оказался в числе тех больных, у кого после ауры не возникает головной боли, а еще мне повезло с мамой, которая смогла уверить меня в том, что после приступа все возвращается к норме в течение нескольких минут. Мама объяснила мне, что ауры, подобные моей, возникают вследствие своеобразных электрических возмущений, которые, как волны, прокатываются по зрительным участкам мозга. Такие же «волны» могут проходить и по другим участкам, и тогда у больных могут возникать либо странные ощущения в каких-то областях тела, либо больной начинает чувствовать необычные запахи, либо на несколько минут теряет дар речи. При мигрени может страдать восприятие цветов и глубины пространства. Иногда вся картина в поле зрения на несколько минут становится нечеткой и смазанной, делая мир неузнаваемым. У невезучих больных за аурой следует развернутая картина мигрени: сильнейшая головная боль, рвота, повышенная чувствительность к свету и звукам, боль в животе и множество других симптомов[48]. Мама говорила, что мигрень – распространенное заболевание, им страдают 10 % населения. Классические зрительные нарушения проявляются возникновением мерцающих почковидных пятен с зигзагообразными границами, как это было у меня. Эти пятна расширяются и перемещаются от одного края половины поля зрения к другому. Продолжается все это в течение пятнадцати – двадцати минут. Внутри этих мерцающих пятен часто обнаруживается слепое пятно – скотома, и поэтому всю фигуру в целом называют мерцающей скотомой.

У большинства больных с классической мигренью мерцающая скотома является основным клиническим симптомом, которым весь приступ и ограничивается. Но иногда внутри скотомы возникают другие зрительные образы. Я сам иногда видел – очень живо и ярко с закрытыми глазами и более тускло, если глаза оставались открытыми, – внутри скотомы тончайшие ветвящиеся линии или геометрические фигуры: решетки, шахматные клеточки, паутинки или пчелиные соты. В отличие от мерцающей скотомы, которая от приступа к приступу имеет фиксированную форму и отличается раз и навсегда заданным течением, рисунки внутри скотом отличаются поразительной изменчивостью, распадаются, вновь соединяются, образуя подчас весьма причудливые картины, напоминающие персидский ковер или мозаику, а иногда и трехмерные структуры наподобие сосновых шишек или морских ежей. Иногда эти фигурки удерживаются в границах скотомы на одной или другой стороне поля зрения, но иногда они вырываются за пределы скотомы и пускаются в самостоятельное путешествие по полю зрения.

Эти зрительные образы мы вынуждены называть галлюцинациями, несмотря на то что это всего лишь узоры, а не связные осмысленные образы, так как в окружающем нас мире нет ничего похожего на зигзаги и шахматные узоры – все это порождения нашего собственного мозга. При мигрени случаются и весьма экзотические нарушения восприятия. Я иногда теряю способность воспринимать цвета и глубину пространства. (У некоторых больных во время приступа это восприятие, наоборот, обостряется.) Самое поразительное – это утрата ощущения непрерывности движения. Вместо него я вижу последовательность «застывших кадров». Предметы при этом могут менять форму и размеры или хаотично перемещаться в поле зрения. Из-за этого я на какое-то время теряю способность ориентироваться в пространстве.

Зрительные феномены при мигрени отличаются большим разнообразием. Например, Джесси Р. писала мне, что во время приступа мигрени, «как мне кажется, мой разум теряет способность распознавать и оценивать формы предметов… Мне, например, кажется, что я вижу человека, хотя на самом деле я вижу вешалку. Часто мне кажется, что я вижу предметы, движущиеся по столу или по полу. Самое странное – это стремление моего разума вдохнуть жизнь в неодушевленные предметы».

Тони П. писала, что перед приступом мигрени она видит чередование черных и белых зигзагообразных линий на периферии поля зрения: «блестящие геометрические фигуры и вспышки света. Иногда мне кажется, что я вижу все это сквозь прозрачную, развевающуюся на ветру занавеску». Но иногда она видит простую скотому – темный и пустой дефект поля зрения, порождающий у больной тоскливое чувство небытия и пустоты: