Возможно, всем остальным выдали настоящие крылья и не повезло лишь ему одному. Чаще всего не везет тем, кто особенно сильно нуждается в удаче.

Он вынул крылья из шкафа, смазал их машинным маслом и надел на плечи.

Потом сделал множество ненужных мелких приготовлений: подтянул ремни, начистил до блеска концы маховых перьев, попробовал бегать по комнате с крыльями за плечами.

Бега не получилось, переставлять ноги удавалось с огромным трудом.

В Управлении ему сообщили, что штат инструкторов увеличен до шестидесяти человек и создано несколько новых управляющих полетами отделов. Теперь он обязательно полетит, уже совсем скоро и гораздо дальше, чем в прошлый раз. Будет подготовлена новая совершенная конструкция, основывающаяся на современном дизайне и конъюнктуре мирового рынка. В предыдущей модели не были учтены некоторые экономические факторы, что, конечно, делало ее не совсем совершенной.

Поэтому Роману выдали новую модель, которая была вдвое дешевле и лишь слегка тяжелее. В отделах праздновали получение премии за ее разработку. В эту ночь взлететь Роману так и не удалось.

Но на следующую ночь он все-таки полетел. Он летел под самыми облаками своей родной планеты. Роман не знал, в какую именно птицу он превратился, по лететь было легко и удобно. Далеко внизу расстилались зеленые и желтые пятна полей.

Пейзаж, однако, постепенно менялся, становился все суровей, безжизненней, появились скалы, поросшие хвойными кустарниками, кое-где в ущельях лежал нерастаявший снег. Отдельные вершины тянулись к самому небу. Серые, иззубренные тела скал напоминали тела великанов, сдвинувшихся плечом к плечу в суровом молчании.

Глаза Романа стали необычно зоркими, еще более зоркими, чем глаз орла. Он видел не только каждую былинку, оставшуюся на этих безжизненных скалах, но мог заглянуть и внутрь, под их подошвы. Тогда становилось понятным, что скалы живые.

Их корни уходили глубоко в кору родной планеты, и они росли из ее глубин точно так, как растут деревья. Вот только время их роста измерялось миллионами лет.

Пора было опускаться. Воздух стал слишком разреженным, и крылья больше не держали его на нужной высоте. Он выбрал ущелье и медленно, кругами, полетел к его дну. Спуск оказался слишком долгим, отвесные скальные стенки становились гладкими и напоминали теперь искусственно воздвигнутые крепостные стены; они замыкали узкое пространство расселины со всех сторон.

Усталые крылья больше не держали Романа в воздухе. Роняя перья, он почти падал и лишь у самого дна несколькими сильными взмахами предотвратил удар о землю.

Мир узкого колодца, в котором он очутился, оказался серым и мрачным. Лишь далеко на самом верху оставалось синее, живое пятно неба. Все остальное было серым и неживым. Роман понял, что полет был последним. Он никогда больше не поднимется в воздух, и придется искать другой выход из пропасти, в которую он так неосторожно позволил увлечь себя воздушным потоком.

Но поиски выхода не увенчались успехом. Колодец был совсем небольшим. На его дне, усыпанном обломками камней, не росла даже трава, а стены со всех сторон вздымались вверх с одинаковой тяжеловесной неприступностью. Выхода из ущелья не было. Роман снова стал человеком и должен был искать другой, человеческий выход из ситуации, в которую его вовлекла неосторожная игра с крыльями.

Он сел на обломок скалы и задумался. У него не было цепких когтей, чтобы лазить по камням, и не было больше крыльев, чтобы лететь по воздуху. Зато у него было нечто гораздо более ценное — человеческая память и разум, способный обобщать, делать выводы из прежних ошибок.

Учитель как-то сказал ему, что безвыходных положений не бывает, все зависит от цены, которую ты готов заплатить для изменения ситуации…

Сейчас он с удивлением обнаружил, что не может вспомнить, кому именно принадлежат эти слова. Лицо учителя менялось. Оно становилось похожим то на лицо мексиканца, то на лицо Глебова, учившего его приемам древней философской системы. В обоих этих лицах было что-то общее. Мудрость? Уверенность в себе и в будущем? Особое тайное знание? Нет, пожалуй, общими были доброта, сострадание и еще что-то, неуловимо отличавшее их от всех остальных лиц.

Роман встал и подошел к стене. Она была твердой. Она была холодной. Она казалась совершенно неприступной. Но закрытая часть его памяти, раскрепощенная во сне, неожиданно подсказала, что однажды он сумел войти внутрь такого же твердого и нерушимого с виду камня. Правда, там был особый камень. Там была дверь, ведущая в иные миры. Но если попробовать тот же способ: неожиданно, исподволь нырнуть внутрь скалы…

Сделать это надо небрежно, с полной уверенностью в успехе. Может быть, получится и здесь? Он попробовал. Глубокая ссадина на лбу и вмятина в камне — вот и все, чего он добился.

— Зачем же ты так… — сказал он молчавшей скале. — Зачем? — И снова увидел ту вмятину… Человеческое тело должно быть значительно мягче скалы — откуда же взялась вмятина?

Он попробовал снова. Теперь уже плавно наращивая усилие. Он уперся в скалу плечом и давил так, что хрустнули суставы и резкая боль пронзила плечо, но почти сразу понял, что хрустели не его суставы — хрустела скала.

Материал, слагавший ее, оказался похожим на застывшую пену и лишь снаружи выглядел монолитным и неприступным. Теперь, под сломанной коркой, она легко поддавалась его усилиям. Роман шел вперед, не слишком напрягаясь, лишь выставив вперед плечо, словно нос разбивающего лед корабля.

Он шел сквозь бесконечный хруст и шелест, сквозь облако блестящей радужной пыли и все время думал о том, какими неприступными выглядели эти скалы, полностью прогнившие изнутри, превратившиеся в застывшую мыльную пену. Миллионы высушенных мыльных пузырей — и ничего более.

Он шел и думал о тех, кто до него оказался в таком же колодце и принял этот мираж неприступности за подлинность. Но она оказалась условностью. Чем-то эфемерным, чем-то таким, что превращалось в радужную пыль, если хорошенько нажать…

Когда сумма его усилий превысила сопротивление среды, он выбрался из ловушки.

Чаще всего Роману снился шар, застывший на вершине неприступной горы. Он лез к этому шару, срывался и лез снова. Что-то там скрывалось чрезвычайно важное, он должен был во что бы то ни стало добраться до шара. Но ничего не получалось, шар все время ускользал. То гора вырастала, превращаясь в неприступную скалу, когда до цели оставалось всего несколько метров, то срывалась нога с предательской осыпи, и он с криком — в который уже раз! — летел вниз и просыпался в холодном поту.

Из создавшейся ситуации был простой выход — обратиться к корабельному врачу.

Наверняка на лайнере был неплохой медицинский отсек, от его кошмаров не останется и следа, вот только в личной карточке появится новая отметка…

Что они там напишут? Обострившиеся симптомы клаустрофобии? Какая разница!