— Можно просто Клаус. Мне будет очень приятно продолжить знакомство, — произнес по-английски.

— Я тоже надеюсь, что оно будет продолжено, — светски улыбнулся Антонов, переходя на английский. — Герр Вандербильд выразил заинтересованность в совместных проектах.

Клаус сдержанно кивнул. Тут Аля и выдала свой заранее подготовленный номер.

— Класс! — выдохнула она по-русски, хватая мужа за рукав. — Немец все-таки клюнул! Если дело выгорит, ты сможешь вернуть долги. И не надо будет мочить того парня из Тольятти, который поставил тебя на счетчик!

На случай, если немец не поймет слова «мочить», она сделала в его сторону «пах-пах» вытянутым пальцем, затем подмигнула герру Вандербильду, глупо хихикнула и пошла прочь, пошатываясь и расплескивая на зеленый газон содержимое бокала. Жаль, нельзя было посмотреть, какими взглядами провожают ее немецкий бизнесмен и собственный муж.

Алексей нашел ее через полчаса у декоративного пруда, где она с какой-то кудрявой блондинкой пыталась кормить золотых рыбок черной икрой. Молча взял за руку и повел к парковке.

«Скоро грянет буря», — удовлетворенно думала Аля, цепляясь туфлями для гольфа за траву и на ходу допивая мартини.

В машине Антонов развернул ее к себе лицом и начал разглядывать. Ни злости, ни бешенства не было в его глазах, только тревога и озабоченность.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросил он спокойно.

Ага! Меня хотят записать в психи и сдать в дурдом.

— Тебе не надо злоупотреблять алкоголем, — произнес Лешка вкрадчивым голосом врача из клиники мужских проблем. — Ты нервничаешь. Можешь мне сказать, из-за чего?

Вместо ответа Аля неуверенно икнула. Она хотела скандала, но где же скандал?

— Клаус пригласил нас на неделю в Швейцарию. Он тоже считает, что тебе надо привести в порядок нервы. Очень великодушно с его стороны.

— Так ты с ним договорился? — удивилась Аля. Даже забыла подпустить пьяных интонаций.

— Практически да, — улыбнулся Алексей. — После твоего демарша мы перешли на личные темы. Он все понял, он, оказывается, знает русский. Сказал, что у его жены тоже бывают такие необъяснимые вспышки, и он к ним привык. Отличный мужик, ты знаешь. Так что, поедем с ними в Альпы? Мы и Клаус с женой.

«Только понимающего Клауса и его жены с необъяснимыми вспышками мне не хватало, — подумала Аля. — А впрочем, почему бы и нет?»

— Поедем, — сказала она.

Аля совершенно не была готова к тому, что в Альпах ее заставят кататься на лыжах. Сообразила только тогда, когда Лешка стал укладывать два новеньких костюма — синий для себя, оранжевый для нее, несколько пар толстых носков, негнущиеся перчатки и связанный тещей пестрый свитер.

— Имей в виду, я ноги ломать не собираюсь, — предупредила его Аля.

— И это правильно, — с энтузиазмом отозвался Антонов.

Еще он взял с собой ноутбук, чтобы работать в свободное от активного отдыха время, и новую книжку Пелевина. Это Рыжий-то, который серьезнее «Ночного дозора» ничего в руки не брал и вообще предпочитал боевики с Брюсом Уиллисом!

Но у Вандербильда и его жены было свое понятие об отдыхе, и они не дали Лешке заняться ноутбуком и «Священной книгой оборотня».

Жена герра Клауса была тощая жизнерадостная немка с уродливым именем Карла. «Не Клара, а именно Карла, та самая, что украла у Клары кораллы», — подмигнул Але Вандербильд, когда их знакомил. Карла ничего не поняла, но громко захохотала, выставив большие белые зубы.

— А ее девичья фамилия — Черномор? — набравшись наглости, спросила Аля у герра Клауса. Шутить так шутить.

Он ухмыльнулся, и они стали друзьями.

Всю неделю Карла Черномор без устали таскала Лешку по горам, рассказывала ему истории здешних мест (ее прадед был родом из Швейцарии), поила глинтвейном в окрестных кабачках — все это без малейшего намека на интимность. Приходя домой, в их отделанный сосной гостиничный номер, Рыжий падал на кровать и засыпал, успев сонно пробормотать:

— Какой воздух, какая красота, Алик! Тебе тут весело, правда? Ты не скучаешь?

Але было весело. Успешно избежав лыжной повинности, она гуляла по снежным аллейкам и старинным улицам с насмешливым немцем, который обычно молчал, если не отпускал однообразные шутки по поводу погоды, встречных лыжников и Алиных восторгов перед горами. Он ни о чем ее не спрашивал и не рассказывал о себе. У него был сухой галльский акцент, похожий на потрескивание оголенного провода. Когда он смотрел на нее сквозь мощные окуляры, она чувствовала себя мелким бриллиантиком под взглядом опытного ювелира. Чувство двойственное: стараешься блестеть, чтобы тебя оценили повыше, и трепещешь, что скоро продадут.

За день до конца отдыха Карла со своими кораллами неожиданно сорвалась и уехала в Авиньон на театральный фестиваль. Оказывается, она была крупной меценаткой и любила искать жемчужные зерна в навозной куче — талантливых артистов в толпе нищих комедиантов. Их она спонсировала, раскручивала, устраивала им выгодные гастроли, на которых сама неплохо зарабатывала, а тех, из кого получались полноценные звезды, через знакомых агентов продавала в хорошие театры за хорошие комиссионные. На Алин взгляд, это не очень походило на меценатство, но Клаус ей объяснил, что расходов на Карлино романтическое увлечение все равно получается больше, чем прибыли, ведь люди — самая ненадежная область вложения денег, особенно люди культуры и искусства.

— При слове «культура» я хватаюсь за кошелек, — с холодной улыбкой добавил герр Вандербильд. Это была одна из его шуток. Вслед за этим он предложил Леше и Але продолжить развлекаться уже не в холодных заснеженных горах, а на его яхте, пришвартованной в Марселе. Всего час лету — и мы у теплого моря.

Услышав о море, Аля покрылась мурашками, а Антонов сокрушенно покачал головой. Ему пора было возвращаться, ведь он ничего не успел сделать за эту неделю. Но если Аля хочет…

Это было сказано из чистой вежливости. Но Аля ответила: «Хочу» — и со злорадным удовольствием поймала Лешин удивленный взгляд. Что ты теперь скажешь, папочка?

Она знала женщин, которые всю жизнь резвились с оглядкой на строгого папика — мужа, за чей счет и творился этот бесконечный праздник непослушания. Даже в самые разухабистые моменты у светских красавиц глаза были на затылке: не идут ли «родители». И потому они напоминали маленьких девочек, которым в день рождения позволили побеситься в комнате с подружками.

У Али все складывалось по-другому. В их семье она была строгим родителем, а Лешка — беспутным подростком. Это он оглядывался, не идет ли она, хотя без особого страха: оглядывание и последующее наказание были частью их игры в дочки-матери. Теперь расклад поменялся, и Аля решила испытать безукоризненного джентльмена — как он будет вести себя со строптивой дочкой?

Она была уверена, что он запретит ей ехать с Клаусом. Ей было страшно интересно, в каком тоне Рыжий станет защищать свою супружескую собственность. «Скорее всего, объяснит, что это неприлично», — предполагала она, обдумывая свою реакцию: оскорбленно фыркнуть в лицо? Назвать домостроевцем и тираном?