Готов, сэр, - рапортует он по-военному.

- Икинс, - говорит служащий]что это тебе вздумалось так разодеться?

- Но я не одет, - мягко возражает Икинс.

- Вот это я и хотел сказать, - невозмутимо отвечает служащий. - Так что поди оденься. Будь паинькой.

Икинс не шевельнулся, ни один мускул не дрогнул.

- Какой костюм вы хотите, чтоб я надел? - спрашивает.

- Тот, что у тебя с собой был, - отвечает служащий, начиная ерепениться.

- Но он весь рваный, - жалобно говорит Икинс и опять ступает в глубь ванной. А через секунду возникает, держа в руках костюм. Весь исполосованный.

- Ничего страшного, - отвечает служащий, делая вид, что ничего из ряда вон выходящего не происходит, - я уверен, твой друг одолжит тебе костюм.

И оборачивается ко мне. Я объясняю, что мой единственный костюм - тот, что на мне.

- Подойдет, - талдычит служащий.

- Что?! - кричу я дурным голосом. - А я - что я буду НОСИТЬ?

- Фиговый листок, отвечает тот, - и смотри, чтоб он на тебе не скукожился!

В этот момент по оконному переплету кто-то постучал.

- Держу пари, полиция! - закричал О'Мара.

Я подошел к окну и отдернул занавеску. За окном стоял Осецкий, глуповато ухмыляясь и нелепо шевеля кончиками пальцев.

- Это Осецкий, - сказал я, направляясь к двери. - Судя по всему, под градусом. - А где же ваши друзья-приятели? осведомился я, пожимая ему руку.

- Разбежались, грустно констатировал он. - Полагаю, не выдержали нашествия блох… К вам можно?- Он остановился в холле, как бы не испытывая особой уверенности в том, что его примут с распростертыми объятиями.

- Входи! - закричал О'Мара изнутри.

- Я вам помешал? - Он смотрел на Мону, не догадываясь, кем она мне приходится.

- Это моя жена Мона. Мона, это наш новый друг Осецкий. У него сейчас кое-какие проблемы. Не возражаешь, если он у нас немного побудет?

Мона тут же протянула ему бокал бенедиктина и ломтик кекса.

- Что это такое? - спросил он, принюхиваясь к густой жидкости. - Откуда это у вас? - Он переводил взгляд с одного на другого, словно присутствующие таили от него какой-то страшный секрет.

- Как вы себя чувствуете? - спросил я.

- В данный момент хорошо, ответил он. - Возможно, даже слишком. Чувствуете? - Он дыхнул мне в лицо, ухмыляясь еще шире и окончательно уподобляясь рододендрону в цвету.

- А как блохи поживают? - осведомился О'Мара светским тоном.

Мона сначала хихикнула, затем громко рассмеялась.

- Дело в том, что… - начал объяснять я.

- Можете ничего не скрывать, - успокоил меня Осецкий. - Это уже не секрет. Скоро доберемся до сути. - Он поднялся. - Извините, не могу это пить. Слишком пахнет терпентином. А кофе у вас не найдется?

- Разумеется, - ответила Мона. - Может быть, сделать вам сандвич?

- Нет, только чашку черного кофе… - Краснея, он опустил голову. - Я, знаете ли, только что хлебнул с друзьями. Боюсь, я им поднадоел. И я их не виню. Им в последние месяцы порядком досталось. Знаете, временами мне кажется, что я и впрямь сошел с катушек. - Он помолчал, изучая, какое впечатление произведет на нас его признание.

- Ну, не расстраивайтесь, - сказал я, - все мы немножко того. Вот О'Мара только что рассказывал нам про психа, с которым вместе жил. Сходите с катушек сколько вашей душе угодно, только мебель не ломайте.

- Да вы бы и сами свихнулись, - вновь заговорил Осецкий, - если б эти твари всю ночь напролет сосали у вас кровь. И весь день тоже. - Он приподнял брючину - продемонстрировать оставленные ими кровавые следы. Икры Осецкого были сплошь испещрены царапинами и ссадинами. Мне вдруг стало чертовски жаль его. Зря я в тот раз поднял его на смех.

- Может, вам переехать в другую квартиру… - предложил я неуверенно.

- Не поможет, - буркнул он, обреченно глядя на пол. - Они от меня не отстанут, пока я не уволюсь - или не поймаю их с поличным.

- По-моему, ты собирался как-нибудь прийти к нам на обед вместе со своей девушкой, - напомнил О'Мара.

- Да, конечно, - подтвердил Осецкий. - Просто в данный момент она занята.

- Занята чем? - не отставал О'Мара.

- Не знаю. Я приучил себя не задавать лишних вопросов. - Он еще раз во весь рот ухмыльнулся. Мне показалось, его зубы чуть зашатались. Во рту у него блеснуло несколько металлических обручей.

- Я к вам заскочил, - продолжал он, - увидев у вас свет. Знаете, мне что-то не хочется идти домой. - Очередная ухмылка. Читай: блохи, мол, так и этак. - Не возражаете, если я еще чуть-чуть посижу? У вас такой хороший дом. Светлый.

- А как же иначе? - съязвил О'Мара. - У нас тут все бархатом обито.

- Увы, не могу сказать того же о своем, - грустно вымолвил Осецкий. - Весь день чертить, а по ночам крутить пластинки - не слишком-то это весело.

- Ну, девушка-то у тебя есть, - не унимался О'Мара. - С ней и повеселиться можно. - И фыркнул.

Хорьковые глазки Осецкого еще больше сузились. Он остро, почти враждебно вглядывался в О'Мару.

- Ты к чему клонишь? - спросил он неприязненно.

О'Мара добродушно улыбнулся и покачал головой.

Не успел он открыть рот, как Осецкий снова заговорил.

- С ней одна мука, - выдавил он из себя.

- Прошу вас, - вмешалась Мона,- нет никакой необходимости все нам рассказывать. Мне кажется, вам и так задали слишком много вопросов.

- Да я не против, пусть допрашивает. Просто интересно, что он прознал про мою девушку.

- Не знаю я ничего ровным счетом, - ответил О'Мара. - Просто ляпнул по глупости. Выкинь из головы!

- Не хочу я ничего выкидывать, - запротестовал Осецкий. - По мне, лучше уж расстаться с этим грузом, чем в себе носить. - И умолк, опустив голову, не забывая, впрочем, уминать сандвич. А спустя несколько секунд прикончил его, поднял голову, улыбнулся улыбкой херувима, встал и потянулся за пальто и шляпой. - В другой раз расскажу, - сказал он. - Уже поздно.

У самой двери, прощаясь, он еще раз ухмыльнулся и заметил:

- Кстати, если окажетесь на мели, дайте мне знать. Немного всегда готов вам одолжить, если понадобится.

- Хочешь, домой тебя провожу? - вызвался О'Мара, не находя лучшего способа выразить признательность за эту нежданную доброту.

- Спасибо, сейчас мне лучше побыть одному. Никогда не знаешь… - И Осецкий затрусил по улице.

- Да, так чем кончилось с этим малым Икинсом, о котором ты нам рассказывал? спросил я, когда за Осецким закрылась дверь.