Исследуя любовные нарративы современников и современниц, британский социолог обнаруживает, что мужчины и женщины по-разному говорят о любви.

В центре женских повествований чаще встречается романтическая пара как целостный объект любви. Рассказывая о любви, женщины чаще используют местоимение «мы». Мужчины, фокусируясь на императиве соблазнения, чаще высказываются от собственного имени.

Гидденс считает, что женщины, заимствуя у романов их одиссейную форму, создают собственные истории любовных приключений, оттачивая их в бесконечных пересказах. Любовь возникает не в тот момент, когда двое встречаются взглядами или целуются, а тогда, когда взаимное притяжение воплощается в форму рассказа, когда впервые из повествований о собственных переживаниях оформляется история любовного объекта «мы». По Гидденсу любовь для женщин – это проект психологической безопасности, позволяющий управлять будущим.

Профессор славистики Лозаннского университета Эдуард Надточий, анализируя литературный процесс XIX века, также указывает на созидательную роль именно женских образов в любовных романах[153].

По его мнению, русская литература этого периода наследует универсальный штамп европейской литературной ситуации. В произведениях Шатобриана, Стендаля, Байрона, Сенанкура и Жорж Санд легко обнаружить один и тот же тип мужского персонажа: потерявшего энергию, скучающего аристократа.

Его апатии сплошь и рядом противопоставляется энергичная, целеустремленная, но не находящая возможности для применения своих сил молодая женщина. Надточий видит в этом схему большинства любовных романов Тургенева.

Функция мужского персонажа здесь состоит в том, чтобы дать героине простор для реализации скрытых сил. Что, однако, не отменяет, второстепенности женских образов, как и того, что само повествование ведется с мужской позиции[154].

Однако роман или история двух героев является только метафорой реальной жизни. Литературная форма, о чем мы будем более подробно говорить в последней главе, выхватывает из повседневности отдельные события и располагает их в определенной последовательности с целью вызвать у читателей или зрителей эмоции и выразить особое мироощущение.

Основной закон жанра состоит в том, чтобы каждая сцена содержала конфликт, разрешение которого привносило бы существенные изменения в жизни героев. Эти изменения и являются движущей силой сюжета.

Но реальная жизнь не является сюжетом. Описывая повседневность, мы искусственно создаем истории, выбирая события и их интерпретации из бесконечного множества. Поэтому, на мой взгляд, разница между любовью «в жизни» и любовью в кино или романе – это вопрос по большей части литературного мастерства рассказчика или художественного воплощения истории.

Любовь и калькуляция

Израильская исследовательница Эва Иллоуз также развивает идею романтической любви как «переговорного проекта», подчеркивая исключительную роль кинематографа, литературы и телевидения в формировании представлений о том, как должна разворачиваться «история двух сердец»[155].

Иллоуз отмечает, что любовь изображается в медиа как процесс переговоров влюбленных в особой интимной атмосфере с целью достижения взаимопонимания. При этом сценарии любви не создаются произвольно. Общественные институты устанавливают особые ритуалы и правила их проведения, диктуют, каким чувствам место в какие периоды любовных взаимодействий. Последовательность осуществления ритуалов и их значение подчинены единому механизму и отражают структуру общества.

В частности, социальный порядок определяет пол, возраст, классовую и религиозную принадлежность потенциального избранника или избранницы. Поиск «себе подобного» партнера или партнерши является универсальным условием для большинства обществ.

Выбор «кандидатуры» основан на идеях статуса и престижа. В постиндустриальном обществе экспертное знание и человеческий капитал ценятся выше материальных благ. Поэтому образование на брачном рынке является важнейшим критерием отбора.

Иллоуз считает, что люди влюбляются в подобных себе главным образом потому, что их поиски направлены на «доступную выборку». Как правило, мы выбираем себе партнеров среди соседей и коллег. Подтверждение ее тезисов я нахожу в интервью с моими информантками. Успешные, карьерно ориентированные современницы высказывают пожелание, чтобы их визави обладали сходным уровнем образования, и не рассматривают в качестве потенциальных партнеров людей «не своего круга».

Н., 35 лет, доцент вуза:

…подразумевается, что он не пойдет собирать пустые бутылки. То есть определенный социальный пласт я вообще не рассматриваю. Не ниже какого-нибудь менеджера среднего звена. Официанты, шоферы не подходят…

Мне будет интересно с человеком, который умнее меня. Или хотя бы с тем, кто говорит на одном языке со мной. Я не буду общаться с кем-то, кто будет додумывать пять дней, что я ему сказала. Есть такое понятие – жить в разных семиотических системах. Вот эта семиотическая система должна быть общая.

Т., 33 года, IT-менеджер:

Я пришла к выводу, что дело в образовании. Мне не интересно с несамостоятельными людьми, у которых очень узкий кругозор.

В., 32 года, журналистка:

Я хочу, чтобы это был человек по крайней мере с образованием таким же, как у меня.

И., 36 лет, доцент вуза:

Зачем мне немецкий каменщик? Я не против этой профессии. Просто я не представляю, о чем мы сможем разговаривать. Меня не пугают трудности в материальном плане. Вместе мы продержимся. Я знаю. Но мне нужен человек моего уровня. А в идеале вообще хотелось бы, чтоб он был умнее. Чтоб можно было духовно расти.

Большинство героинь моего исследования упоминают культурный капитал в качестве решающего критерия при выборе партнера. Опыт любви одухотворяется в их рассказах и означивается как облагораживающее преобразование.

Вместе с тем Иллоуз находит, что любовь – это не мистический опыт, как принято считать, а набор рациональных стратегий, построенных на калькуляции и соответствующих экономическому классу партнерах.

Для удачного соединения пары необходимо совпадение определенных условий и жизненных планов. Ради собственной безопасности современники и современницы стремятся к тому, чтобы создавать любовные союзы с финансово благополучными «соискателями». При этом женщины могут демонстрировать большую прагматичность ввиду своего менее защищенного экономического положения.