Мухин слышал доносившиеся из спальни вздохи-охи, скрип кровати и понимал, куда и зачем отвалили Гюнтер с Асей. Но обида уже ушла, он выпил водки, потом Белый налил еще, и он снова выпил, а потом этот самый Белый показался ему таким отличным, своим в доску парнем, что Мухин стал ему жаловаться на жизнь и просить помочь выпутаться из гнусной истории, в которую влип с этими четырьмя тысячами баксов.

– Не ссы, Витюха, – говорил Белый, обнимая его за плечи. – Ты пацан нормальный, блин, поможем, нет проблем. Мы своих не бросаем, все сделаем, бля буду, как надо… Давай еще накатим по граммулечке…

Олег Олегович Грабко теперь сам не мог точно сказать, чем он занимается и что входит в круг его обязанностей. Бывший оперуполномоченный, работавший в Центральном районе, уволенный за то, что полез не в свое дело с помощью примитивной «подставы» – так можно убрать любого неугодного начальству человека, в органах с этим просто – потом, благодаря могуществу господина Логинова, помощника депутата Вальцева, восстановленный в должности и через месяц приглашенный этим самым помощником к себе на службу, Грабко теперь был каким-то «советником по оперативным вопросам» при этом самом депутате Вальцеве. Что это значит, он так и не понимал, но деньги получал исправно. Никакого криминала в его работе, так же как и в деятельности Вальцева не наблюдалось. Казалось бы, можно было успокоиться непоседливому оперу, но спокойствия не было, он все время ждал какой-то каверзы.

Все дело в том, что он хоть и не очень близко, но все равно достаточно знал помощника Вальцева, господина Логинова, или попросту Михалыча – бывшего вора, законника, с которым свела его судьба несколько месяцев назад и которому он помог разобраться с конкурентами – бандой Саши Кривого.

Его не мучила совесть, когда он думал, что откровенно помогал бандиту. Грабко давно уже понял, что в стране существует, так сказать, двойное правосудие. То правосудие, что вершило государство, он видел в кучах дел, лежащих в рабочем столе его подружки, старшего следователя Боковой. Осужденный на полтора года несчастный мужик, укравший в супермаркете бутылку водки «Абсолют» и пойманный тут же, на выходе, с поличным. Взят с поличным! Осужден и посажен! Полтора года… И бесконечные условно осужденные за разбой, грабеж, квартирные кражи, освобождаемые прямо в зале суда, – это, так сказать, бытовой уровень. А если о более серьезных вещах говорить, об этих самых бандитах, так там вообще все тихо, благостно и набожно. Освобождаются под подписку о невыезде, которой одно только применение могут эти бандиты найти… Что им эта подписка?..

Бокова была завалена этими дикими делами: о краже блока сигарет из ларька – осужден, посажен, о краже магнитолы из машины – осужден, посажен, об избиении работника милиции – освобожден в связи с амнистией, разбой – осужден условно, грабеж – амнистия… Ум за разум заходил. А Бокова жаловалась, что теперь и зарплату ментам перестали платить. На депонент ее, видите ли, складывают… До лучших времен. Денег, мол, у государства нет ментов содержать… «Конечно, нет, – думал Грабко. – Все деньги на взятки ушли, для тех, кого условно-досрочно за грабеж и поножовщину, и для тех, кого вовсе не посадишь, как ни ходи вокруг – не посадишь авторитета, хоть ты тресни. В лучшем случае, попарится он в Крестах месячишко в одноместной камере с телевизором, радиотелефоном, водкой и травой, а потом выйдет за недостатком улик».

А с помощью господина Логинова Грабко уничтожил целую банду. Физически уничтожил. Не всех, конечно, но те, кто остался в живых, сейчас всей компанией в Крестах. И не в отдельных камерах, а как все – там, где по тридцать человек в шестиместных отсеках.

Что с того, что Логинов этот, Михалыч то бишь, сам бандит? А те, кто в Думе заседают и воруют даже не вагонами, а географическими картами, – они кто? Приобретают недвижимость на средства партий, прописывают там родственников… Думать противно.

Олег считал, что конечный результат его сотрудничества с Михалычем все-таки имеет знак плюс. Одной бандой-то реально стало меньше. Значит, все какая-никакая, а польза тому самому простому народу, который он призван был защищать. Хотя и Михалыч – тоже гусь еще тот… Самого бы его прижать к ногтю не мешало… Но в глубине души Олег считал, что дойдет дело и до Михалыча, и до его Вальцева, который, на самом деле, был куклой, прикрывавший своим статусом делишки, прокручивыемые Логиновым-Михалычем уже на таком высоком уровне, куда Олегу взлететь было невозможно, даже будучи советником, специалистом и работником самого Михалыча. Богу – Богово, как говорится.

Олег очень смутно представлял, чем на самом деле занимается Михалыч. По отрывочным сведениям с большим трудом складывал мозаику, и получалось так, что этот старый хрен хочет чуть ли не весь город прибрать к рукам. Не в том смысле, что обложить данью, как делали мелкие бандитские группировки, а по-настоящему превратить его в свою квартиру, приватизировать по закону и решать потом – брать кредит или не брать, а если брать, то как и на что его тратить.

Но это были пока только предположения, и Грабко продолжал работать с Михалычем, большей частью консультируя его молодцов, не похожих с виду на бандитов-боевиков, но, судя по вопросам, которые они с Олегом «решали», были эти молодцы ох как не просты.

Сейчас он сидел в «Мерседесе» Михалыча, рядом с шефом, и думал, какие же сюрпризы ждут его сегодня. Михалыч вез его домой к Насте и предварительно заверил, что там-то и ждут его эти, как он выразился, «приятные новости».

В машине остался шофер, уже давно, еще по той, криминальной истории с Кривым Сашей, известный Олегу мужичок по кличке Баскет. Теперь его именовали Семеном Григорьевичем, и было ли это его настоящим именем, знали только сам Баскет и Михалыч. Олег называл его Сеней, а про себя, по привычке – Баскет. Не шло этому моложавому бандиту это «Семен Григорьевич», какой он, к черту, «Григорьевич»… Баскет и есть. Всегда на все готовый. Во всех смыслах. Цепной пес хозяина.

Дверь открыла Настя, в квартире кроме нее оказался еще и Крепкий – тоже старый знакомый Олега, правда, знакомый заочно. Еще по оперским денечкам. Много знал Олег про Крепкого, но вот так, с глазу на глаз, столкнулся впервые и с любопытством, но незаметно разглядывал известного в Питере, удачливого и изворотливого бандита. За ним ходила слава Робин Гуда, который грабит, видите ли, только богатых, а бедным, наоборот, помогает. Жертвует деньги детским домам, всяким благотворительным фондам, теперь, по слухам, стал спонсировать питерское кино, загибающееся даже на общем фоне кризиса жанра.

Ну это все, – думал Олег, – конечно, разговоры в пользу бедных. Тех самых бедных, которых он, Крепкий, якобы не грабил. Уж кому-кому, а бывшему оперу были известны многоходовые комбинации с отмыванием денег и через благотворительные фонды, на которых стремительно богатело уже не первое поколение жуликов, и через кино, где как и в любой отрасли шоу-бизнеса обычным делом была двойная бухгалтерия. Чем дальше, тем меньше интересовал инвестора сценарий, а большее и большее значение приобретала смета. Смета – с большой буквы. Причем в отличие от прежних времен, когда кино снимали много и, в общем, хорошо, теперь, чем смета была больше, тем для всех было лучше. Никто не хотел экономить, расходы вздувались искусственно, сколько же на самом деле тратилось на съемки, а сколько клалось в многочисленные карманы, знали только носители этих карманов и никому об этом, даже другим «карманам» не рассказывали.