Наташа выглядела словно изможденный дорогой путник, добравшийся наконец до воды».

Пение стихло.

Игорь обхватил голову руками, отступил на два шага назад и сел на край ванны.

Грязные сухие пальцы, просунутые в щель, пауком подползли к верхнему краю окна, схватились за его край и толкнули. Окно не поддалось. Рука просунулась глубже. Она изогнулась в узком запястье, ощупала раму и попробовала дотянуться до ручки. Слишком далеко. На несколько секунд пальцы замерли, как будто задумались. Вздрогнули и исчезли.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Игорь смог снова мыслить и двигаться. Он проглотил сухой комок в горле, мешавший дышать, и прислушался. Было слышно, как в подвале тарахтит поломанный насос, из последних сил разгоняя воду по трубам, и как на кухне работает холодильник. Мирные звуки мирной жизни. Никаких пальцев и никаких голосов нет. Есть только приоткрытое окно в ванной и голова, перегруженная болезненными ночными воспоминаниями, которые он восемь часов подряд переносил на бумагу. Игорь был готов сделать вид, что ничего не случилось. Вернуться в спальню, залезть под одеяло и постараться заснуть. Но легкий сквозняк из приоткрытого окна принес в комнату приторный запах гнилых персиков, в котором отвратительным образом угадывался изначальный свежий весенний аромат. «Нина Ричи Перч», маленький фиолетовый флакон. Марина покупала духи вместе с ним в «Л’Этуале», готовясь ко дню рождения подруги много лет назад.

Только не убегать. Не вздумай. Убежать – значит признать реальность происходящего, потерять контроль и провалиться в эту мрачную фантазию. Критическая оценка собственного состояния – вот твой спасательный круг. Ты должен доказать себе, что ничего этого нет. Что это лишь плод воображения. Хотя бы для того, чтобы заснуть, когда ляжешь в кровать, а не таращиться с замирающим сердцем в щель между занавесками до самого утра.

Игорь подошел к стене и нажал выключатель. Свет погас. Собственное отражение в окне исчезло, и он увидел Наташу, стоявшую за стеклом.

Мертвые матовые глаза смотрели Игорю прямо в лицо. Наташа превратилась в мумию. Зловещий гигантский одуванчик из мертвого леса вытянул из нее всю воду, прежде чем поднять из могилы. Маленькая высохшая голова, покрытая клочьями редких волос и вывернутая вбок ударом лопаты, застыла в предсмертном положении. У основания шеи чернел глубокий разрез.

– Открой окно.

Шелестящий голос, лишь отдаленно напоминавший тот, каким он был четырнадцать лет назад, звучал со всех сторон. Тонкие губы обнажили верхний ряд пожелтевших от времени и как будто вытянувшихся зубов.

Надеюсь, что ты будешь в лучшей форме. Во вторник было как-то… Ну, ты сам понимаешь. Возможно, на этот раз я слишком долго принимала душ. Но я все равно пришла.

«Это все бред, – попытался убедить себя Игорь. – За окном только темнота».

Если бы там, за стеклом, была воскресшая Наташа, она бы выглядела не так. И уж точно она не могла бы говорить. Кроме голосовых связок, которые должны были сгнить за прошедшие годы, для речи необходим поток воздуха. Мертвец, который дышит, – это не мертвец.

– Открой окно и впусти меня.

Впусти – и мы пройдем по комнатам и навестим твою жену и деток. Хочу посмотреть на них.

– Нет.

Он отвернулся. Зажег свет, чтобы не видеть ее. Но было поздно. Образ въелся в сетчатку и застыл перед глазами. Игорь зажмурился, посмотрел на лампу. Ничего не изменилось.

– Тогда выходи сам, – сказала она.

Каждое слово впечатывалось в барабанные перепонки и тут же разносилось с кровью, пропитывая ядом серое вещество. Слова были пугающими и притягательными одновременно. За ними были сила и тайна. Он вспомнил, как, смеясь, бежал по лесу к Дереву счастья. Чужая воля стучалась в черепную коробку, в которой прятался дрожащий от страха рассудок. «Открывай, пойдем веселиться!» – орала она, и кость трещала под ее ударами.

«Даже если предположить, что происходящее – лишь плод воображения, – думал Игорь, – все равно это кошмар. А как еще называется ситуация, когда среди ночи просыпается отец семейства, тихо, чтобы не разбудить жену и детей, крадется в ванную и там в темноте кривляется, разговаривая сам с собой разными голосами? Это вовсе не невроз, как я «окончательно» решил два часа назад в кабинете. Неврозы редко сопровождаются галлюцинациями. Так же редко, как мертвецы выбираются из могил».

«Запись 22 от 2.10.2017 г.

Шматченко всем телом налег на лопату. Штык вошел в грунт на пару сантиметров и остановился.

– Как будто катком прошли, – сказал он, выковыривая гладко срезанный кусок глины. – Даже когда грязь вокруг, под деревом сухо, как у старухи в дырке. И никогда ни червяка, ни корешка. Оно выпивает все без остатка. Очень жадное. Хоть и мертвое. Хочешь знать, как оно выглядит? Нет, сам я не видел, но мне рассказывали. Один парень, лет двадцать назад. Не человек – тряпка. Даже коту шею свернуть не мог, вонючая побирушка. Уже, наверное, сгнил в земле. А мог бы жить.

В тот вечер, когда мы познакомились, я расположился на ночлег и жег костер. Это тоже обязательная часть программы, которая нам с тобой предстоит. Тогда в центральном бараке почти весь пол был целым и можно было особенно не экономить на дровах. Костер был что надо, и в комнате было светло как днем. Но все равно, я чуть не обосрался, когда этот парень вдруг вышел из темноты и подсел к огню.

У него тоже был рак. Только не кишечника, а легких. Всю ночь он кашлял и харкал кровью. Может, еще из-за потери крови он был таким белым. Не знаю. Он жил в деревушке – здесь неподалеку. Там и сейчас многие в курсе того, как можно укрепить себе здоровье, не обращаясь к врачам.

Он пришел один. Сел рядом с колодцем и стал ждать. Понимаешь, что это значит? Он не смог привести жертву, но был готов отдать в жертву себя. Тогда мне это показалось глупостью. Принести в жертву себя, чтобы избавиться от рака. Это как? Но у него на этот счет было свое мнение.

Так вот. Когда стемнело, этот парень услышал, как в колодце что-то шевелится. Ночь была лунной (здесь все ночи лунные, это я давно заметил), и он увидел, прежде чем драпануть оттуда, как из чаши лезет человек. Сгорбленный черный силуэт на фоне светлого неба перехилился через край и протянул длинные руки. Там под землей – человек. Понимаешь? Да, звучит как детская страшилка. Но я ему верю. Тот парень выглядел так, что не поверить ему было нельзя.

А еще он просил меня помочь. Просил поделиться лекарством. Но знаешь что я решил? А? Да пошел он на хер – вот что я решил. Здесь каждый за себя. Если, конечно, тот, кто живет под землей, не распорядится иначе.

Шматченко повернулся спиной. Я достал телефон из кармана. На разговор не хватило бы времени, но я мог отправить сообщение.

– Здесь не работают телефоны, доктор, – сказал Шматченко, не оборачиваясь. Должно быть, по шороху одежды он догадался, что я полез в карман за мобильником. Взглянув на дисплей, я увидел, что сети действительно не было.