мне ближе, и мои веки медленно опускаются. Я чувствую, как он нежно касается губами моего уха.

– Не надо нервничать, Люси, – выдыхает он. Наши бедра прижаты друг к другу, наши сердца бьются в унисон. – Ты такая красивая.

Я парю в воздухе, как невесомое перышко.

Я иду на дно.

Я все, и я ничто. Я растворяюсь в нашем общем прошлом и будущем.

Но я не позволю себя поцеловать. Ни за что.

Я не могу.

Поцелуй – это первый шаг к моему уничтожению. К его уничтожению.

У меня в голове вечным напоминанием крутится имя Джессики. Джессика – мое персональное привидение. Бьюсь об заклад, ее путь тоже начался с поцелуя.

Он касается моего подбородка теплыми, пухлыми губами и шепчет:

– Я не стану тебя целовать.

Мои глаза распахиваются от внезапного прилива разочарования. Это нелепо, я знаю. Ему нельзя меня целовать, но чувствам не прикажешь.

Я сглатываю.

– Не сейчас, – добавляет он. – Иначе ты можешь забыть, какое наслаждение приносит мой язык.

Господи помилуй.

Я дрожу, сидя у него на коленях, и с усилием выговариваю:

– Я же говорю – пылкий.

Уголок его рта приподнимается.

– И большой, – добавляет он.

Я ощущаю меж бедер прикосновение чего-то, похожего на стальную трубу. По спине у меня пробегает дрожь. Но произнести то последнее, неприличное слово мне не под силу.

– Хорошо, – шепчу я вместо этого и медленно киваю, облизывая губы. А потом говорю, не подумав: – А почему у тебя два года не было секса?

По-прежнему ухмыляясь, Кэл обхватывает меня за пояс сильными руками и поднимает. Мы оба встаем с дивана.

– Поговорим об этом в другой раз, – говорит он, постепенно ослабляя хватку. – Пойдем, я покажу тебе гостевую спальню.

Мне кажется, что я вот-вот упаду лицом вниз в его руки, поэтому я хватаю Кэла за локоть, чтобы сохранить равновесие по пути к лестнице.

Стрекозы нигде не видно, зато нас радостно встречают мои собаки и увиваются за мной по пятам, пока Кэл ведет меня по коридору к одной из свободных спален. На кровати меня дожидается моя сумка, в которой спрятана крайне нелепая хеллоуинская пижама.

Лучшего способа потушить разгорающееся между нами пламя и не придумать. Кигуруми в виде тыквы прямо-таки кричит «Возьми меня!».

– Ну, располагайся, – говорит Кэл, потирая шею. – Постельное белье чистое. Могу дать вторую подушку, если хочешь.

Я улыбаюсь, тронутая его гостеприимством, и оглядываю уютную спальню.

– Спасибо, я это ценю, – говорю я ему.

Он бегло оглядывает меня и кивает.

– Без проблем.

Потом разворачивается и уходит, закрывая за собой дверь.

Я делаю глубокий вдох, чтобы утихомирить возбуждение и колотящееся сердце. В мыслях у меня сплошная неразбериха. Обычно я не так уж много пью – один бокал, максимум два, если Алисса настаивает. Так что три полных бокала лишили меня всякого самоконтроля.

Я сидела у Кэла на коленях.

Дыши, Люси.

Он хочет доставить мне наслаждение языком.

Дыши, Люси!

Боже, я не могу про это думать. Как только я протрезвею, надо будет объяснить ему, почему мы должны остаться друзьями. Но сейчас мое тело вибрирует от прикосновения его рук, от его губ у моего уха, от его эрекции меж моих бедер.

Дыши, дыши, дыши.

Стараясь взять себя в руки, я роюсь в сумке и с содроганием извлекаю кигуруми.

И о чем я только думала?

Наверное, мне казалось, что пижама меня подбодрит. Как будто я отправляюсь в папин охотничий домик, где буду играть в нарды у камина и слушать пластинки Дина Мартина на граммофоне.

Честное слово, я сама не знаю, что делаю.

Я мотаю головой, берусь за край футболки и пытаюсь стащить ее через голову, чтобы переодеться в свою дурацкую тыквенную пижаму.

Ключевое слово: пытаюсь.

К моему вящему ужасу, она не хочет сниматься. Я тяну что есть сил и извиваюсь туда-сюда, но проклятая футболка не сдвигается ни на дюйм. Каким-то образом она застряла вокруг моей груди и плеч, будто внезапно ужалась в размерах.

Все нормально.

Все нормально, нет никаких причин для паники.

Меня прошибает нервный пот. Я не могу избавиться от футболки, как бы я ни изгибала руки. Мое сердце начинает колотиться еще быстрей, когда я представляю, что останусь в таком положении до конца жизни. Нужно было сжечь проклятую футболку, как только у меня начала расти грудь.

Жаль, что я не занималась гимнастикой вместе с мамой. Наклонившись, я изо всех сил дергаюсь из стороны в сторону, вытягиваю руки, даже пытаюсь подцепить край футболки ногой, чтобы стащить ее с груди.

Ничего не выходит. Более того, из-за выпитого вина я теряю равновесие и падаю.

Нет. Только не это.

Мои предки переживали стихийные бедствия, эпидемии и нападения диких зверей. Я отказываюсь пасть жертвой футболки с 50-процентным содержанием полиэстера. С другой стороны, провести остаток жизни в виде разумного комка одежды будет менее унизительно, чем просить о помощи Кэла.

Увы – он, должно быть, услышал мое падение, потому что вдруг появился в дверях.

– Что за хрень?

– Ничего! – Я представляю собой бесформенный, извивающийся крендель на ковре гостевой спальни. Мой старомодный лифчик открыт всем ветрам. – Все нормально.

– Что тут творится?

– Я застряла в футболке, но все нормально. – Я изгибаюсь и тяну что есть мочи. – Я вылезу. Уже почти справилась. Можешь идти.

Ради бога, уходи. Моему чувству собственного достоинства уже ничто не поможет, так хотя бы позволь мне спокойно умереть.

Кэл делает ровно наоборот. Он подходит, ставит меня на ноги и помогает сесть на кровать. Потом несколько секунд смотрит на меня немигающим взглядом.

– Я даже не знаю, что сказать.

– Просто уйди. Это так унизительно. – Моя кожа покрыта слоем пота и розовыми пятнами. Щеки полыхают, а волосы выглядят так, будто меня шарахнули током. – Кэл, пожалуйста.

– Господи… Я схожу за ножницами.

Он выходит из комнаты, не заметив, как расширились мои глаза. Одна только мысль о чем-то колюще-режущем заставляет меня нервничать еще сильней. Когда он возвращается минуту спустя, я почти довела себя до слез.

– Прости. Вечно я попадаю в передряги, – жалобно говорю я.

Его взгляд смягчается.

– Не в передряги, а в приключения. Повернись.

Его слова меня чуть успокаивают, и я подчиняюсь. Он садится рядом. Тупой край ножниц касается моего позвоночника, и Кэл начинает осторожно разрезать ткань.

– Я вижу, вы с этой футболкой очень близки, так что приношу свои извинения.

Я слабо смеюсь.

– Остроумно.

Я стараюсь не шевелиться, пока он разрезает футболку, придерживая меня за талию свободной рукой. Когда он доходит до верхней части футболки,