нем после первого же снега превратишься в сосульку… Нет, зимы мне на острове не пережить…

Отдирая ракушки от камня, я случайно взглянул на небо и чуть не нырнул с головой под скалу.

Вся линия горизонта стала черно-синей, а туманная мгла перехлестнула уже середину неба и подбиралась к солнцу. В северной стороне, над уступами Правого Борта, распухала плотная синяя туча с яркими снежно-белыми краями. Таких туч я тоже еще не видел над островом. Она росла на глазах, выпучивая из себя тугие клубы, которые катились над берегом и опускались все ниже. На черном фоне неба, то падая почти до воды, то взмывая вверх, белыми призраками носились чайки. А в голубом, еще незатуманенном окне неба плавилось солнце, резко освещая сопку, кусты на склонах и деревья на ее вершине.

Неужели опять грохнет шторм? Не успело просохнуть с того ливня — и вот на тебе, снова…

Надо скорее, пока не началось.

Я уже знал, с какой быстротой меняется здесь погода. Все тихо, хорошо, тепло — и вдруг, в несколько минут, ветер, нет солнца и начинает поливать холодным дождем…

Я уже не выбирал крупные раковины, а рвал со скалы все подряд, торопливо набивая ими мешок. Тревога, разлитая в природе, передалась мне. Наполнив майку, я затянул ее сверху шнурком и только тут сообразил, что уже не плаваю вокруг скалы, а стою около нее по грудь в воде. Какой сильный сегодня отлив! Даже не пришлось плыть к берегу — я просто перешел к нему по дну, заросшему жесткими мшанками.

Бросив мешок на камни, я попрыгал и покрутил руками, чтобы согреться. Потом стал выжимать трусики. Когда снова повернулся к морю, увидел, что скалы у выхода из бухты стали как будто выше, а та, с которой я только что обдирал мидий, обнажилась до основания. Да и сам берег стал будто шире…

Я снова взглянул на небо, на горизонт, на Правые и Левые скалы, и тут до меня дошло. Вода уходила из бухты, как будто ее что-то отсасывало в открытое море! Вон уже видна полоса полегших мокрых водорослей и камни, которых никогда не было на берегу даже во время самых сильных отливов.

Натянув на себя одежду, я сунул ноги в кеды, подхватил мешок и подался к палатке. Во время своих хождений к бухте я проложил тропу из плоских камней, расчистил от булыжников кое-какие места, и мне не приходилось сейчас выбирать дорогу между камнями.

Я уже прошел половину подъема, когда вспомнил о пленке, которой хотел закрыть дыры в палатке. Надо просто накинуть несколько кусков сверху на брезент и притянуть к колышкам шнурками.

Оставив мешок на тропе, я побежал к берегу.

Отыскав в водорослях два куска полиэтилена почище и побольше, свернул их в рулоны и переметнул на шнурке через плечо.

Не успел добежать до места, где оставил мидий, как за спиной сильно чмокнуло, а потом раздался длинный всасывающий звук.

Я обернулся.

Вся бухта Кормы была сухая, будто вода разом ушла из нее через какой-то провал. Высоко торчали щербатые зубья рифов в том месте, где обычно кипела пена. На дне маслянисто горбились груды водорослей, похожие на китов, выброшенных на мель. А от горизонта медленно двигалась к земле широкая светлая полоса.

Я, как загипнотизированный, смотрел на нее и не мог понять, что это такое. Спокойная, с пологим, почти незаметным волнением, ширь воды, потом как бы приподнятая над нею светлая ступень и дальше опять спокойная ширь, уходящая во мглу. Мне не было видно, что творилось за рифами, но, кажется, и оттуда вода тоже ушла.

Пока я стоял, глазея на это, полоса придвинулась ближе к острову. Над ней белыми лоскутьями метались чайки, сотни чаек. Похоже было, будто они слетелись к полосе со всех островов архипелага. Я не видел, где начиналась и где кончалась полоса. Она перечеркивала все море от Левых до Правых скал и ярко блестела на солнце.

С вершины сопки в сторону моря потянул ветерок. Он усиливался с каждой секундой, и только сейчас я понял, что нужно спасаться.

Я помчался к палатке. По пути подхватил мешок с мидиями и, задыхаясь, весь в поту, выскочил на поляну саранок.

Ветер уже не дул, а резал лицо. Ветви кустов, росших вокруг поляны, вытянулись в одну сторону и трепетали, как проволочные. Тучей летели сорванные листья, мелкие сучки, песок. Полоса подошла почти к самым рифам. И тут наконец я увидел, что это такое.

В следующий миг ветер переменил направление и рванул в сторону сопки с такой силой, что я захлебнулся воздухом. Рулоны пленки слетели с плеча и покатились в заросли у ручья. Я уцепился за кусты и наклонился навстречу воздушной струе, почти лег на нее.

Метрах в ста от рифов бухты Кормы поднялся высоченный желто-зеленый вал с пенной, загибающейся вперед верхушкой. У Левых и Правых скал вода взревела низким подземным голосом, в один мах водяная стена взлетела над рифами, закрыв их целиком, и со звуком грома опрокинулась на землю. Под ногами вздрогнул весь остров. А потом все исчезло — и Правые и Левые скалы, и сама бухта Кормы. Осталось только крутящееся дымное месиво, которое со скоростью вихря помчалось вверх по тому пути, по которому я только что шел.

Брызги ударили в лицо, и не успел я моргнуть, как свистящая пена залила меня по грудь. Мимо пронеслись какие-то доски, переворачивающиеся ветки, растрепанные лохмы водорослей. Меня тряхнуло так, что чуть не вывихнуло обе руки.

Свист воды перешел в клокотание, потом в шипение, пена начала оседать, открывая изломанные, перепутанные кусты с повисшими на них ошметками тины. А потом вода начала отбегать назад.

Я видел, как из белых водоворотов вынырнули Левые и Правые скалы, как высунулись наружу рифы бухты Кормы и как берег стал снова похож на то, что я всегда видел.

Скользя по мокрой траве, я перебежал поляну и бросился к палатке.

Вода до моего дерева не добралась. Палатка стояла на месте сухая. Матрац лежал в ней так, как я его положил. И сверток с огневыми палочками, и связка досок от ящиков, и дудки, которые я нарезал для салата, оказались нетронутыми. Каким уютным, родным мне все это показалось!

Отсюда просматривался только узкий участок бухты до Правых скал.

Вода снова отходила от рифов, открывая дно с китовыми спинами водорослей, и от горизонта к берегу катилась вторая светлая полоса. Над ней так же беспорядочно метались чайки,