Конечно, Оля, как могла, подкармливала Васю, приглашая его после учебы домой, но он был очень гордый и стеснялся есть чужую еду, хотя по убранству их квартиры было ясно, что Каплевские не бедствуют и уж точно не голодают.

– Твоя мама не хочет поставить вторую дверь или хотя бы врезать дополнительные замки? – как-то спросил у Оли Вася. К тому моменту они дружили уже около года. И даже Оля при всей ее наивности понимала, что они вовсе не только дружат.

Они удивительно подходили друг другу: высокие, красивые, оба белокурые и синеглазые. Со стороны они смотрелись как брат с сестрой, но Вася питал к Оле совсем не платонические чувства, а у нее при каждом взгляде на него немного кружилась голова.

– Зачем? – не поняла она вопроса про дверь и замки, потому что думала о том, когда же все-таки он осмелится ее поцеловать.

– Затем, что у вас квартира как музей. В ней полно антиквариата, и все это стоит бешеных денег, а вы живете одни, две женщины, и частенько не бываете дома. Ты что, не знаешь, что в стране беспокойно, и в Москве тоже?

Оле действительно мысль о том, что их могут ограбить, не приходила в голову. И маме, видимо, не приходила тоже. По крайней мере, когда Оля передала ей разговор со своим другом, то мама наморщила лоб и посмотрела на дочь с удивлением, словно видела ее впервые.

– Ты думаешь, что нас могут ограбить?

– А почему нет? – резонно уточнила Оля. – Времена неспокойные.

– Но у нас дом в самом центре с консьержкой в подъезде. Тут и чужих-то не бывает, – заметила мама. – Но ты права, я действительно никогда об этом не думала.

– Мамочка, ты же сама мне рассказывала, как в Магадане ограбили вашу квартиру и убили твоих родных, – голос Оли немного дрожал, потому что она вдруг представила, как это было ужасно. – Почему же ты так безмятежно относишься к тому, что история может повториться?

– Ты права, я слишком легкомысленно относилась к вопросу нашей с тобой безопасности, – ровным голосом сообщила мама. – Я благодарна твоему другу за то, что он обратил на это наше внимание, но теперь ты мне поведай о том, а что это за такой глазастый друг.

В результате в доме действительно появилась металлическая дверь с крепкими замками, а Васю пришлось знакомить с мамой, и ничего хорошего из этой встречи не вышло. Вася краснел, смущался и от этого дерзил, а мама смотрела ясными, ничего не выражающими глазами, а после Васиного ухода сказала, как припечатала:

– Доченька, я понимаю, что можно любить собак, причем всех, без разбора. Но приводить в дом дворнягу – не самое лучшее решение, особенно когда вокруг достаточно питомников с чистопородными кобелями.

– Что ты имеешь в виду? – вспыхнула Оля.

– То, что этот милый и, разумеется, очень красивый мальчик – тебе совсем не пара.

– Потому что он бедный?

– Богатство – дело наживное. А вот беспородное происхождение никуда не спрячешь. Твоя прабабушка была дворянка, между прочим. А прадед – известный советский дипломат.

– Мой прадед был зэком, которого охранял мой дед – начальник колонии, – парировала Оля.

– Не смей оскорблять моего отца. Он был порядочным и добрым и, кстати, практически вторым человеком, руководившим целой областью. И уж против чего ты не сможешь возразить, так это против кристальной репутации твоего отца – музыканта, которого знали во всем мире. Да и я, знаешь ли, себя не на помойке нашла.

– Вася тоже не с помойки! – закричала Оля. Упрямством она, пожалуй, была маме под стать. – Да, он из провинции и из бедной семьи, но он учится лучше всех на курсе и обязательно добьется успеха. И да, я его люблю.

– Люби на здоровье, – мама улыбнулась надменно, свысока. – Просто никак не ожидала, что у тебя, дочери своего отца и моей дочери, могут быть такие плебейские вкусы. Не для того я вырвалась из Магадана и победила Москву, одна, без родителей, без связей, только своим горбом и усердием, чтобы ты добровольно, не по этапу, возвращалась в свой «Магадан». Я не возражала, когда ты выбрала странную, неженскую профессию, предусматривающую круглогодичное ношение штанов и ночевку в палатках. Меня это удивляло, потому что твоя бабушка и прабабушка никогда в жизни не носили брюк, да и я стараюсь следовать их примеру, но я не возражала. В конце концов, хорошо, когда у женщины есть свои интересы в профессиональной сфере. Но неужели ты не видишь, что с этим мальчиком у тебя не будет будущего?

– Мое будущее – мое дело! – запальчиво закричала Оля. – Или что, ты выгонишь меня на улицу? Откажешь от дома?

Мама рассмеялась весело, задорно, как колокольчик прозвенел.

– Разумеется, нет, – отсмеявшись, сказала она. – Это твой дом, и ты моя дочь, даже если ты и станешь самым большим моим разочарованием в жизни. В конце концов, он действительно красив как бог, хоть и простоват. Этого у него не отнять. Я понимаю, ты влюбилась. И я также понимаю, что тебе нет необходимости, как мне когда-то, принимать взвешенное решение и влюбляться только в достойного. У тебя есть в жизни стартовая позиция, у меня ее не было. Так что люби на здоровье своего Васю. Дальше будет видно, как жизнь повернется. Может, он меня еще удивит, и окажется, что его есть за что уважать.

Так Оля получила «благословение» встречаться с Васей, не таясь от мамы, и примерно в это же время заметила слежку, которая ее если не напугала, то озадачила. О наблюдающем за ней мужчине она, разумеется, сказала Васе, и тот все рвался подойти к обидчику и накостылять ему хорошенько, чтобы даже не думал приближаться к Оле. Еле она его отговорила.

Подумывала Оля и о том, чтобы рассказать про неприятного незнакомца маме, но сначала все откладывала неприятный разговор, опасаясь аномальной маминой реакции (в случае с мамой никогда и ни в чем нельзя было быть уверенной), а потом мужчина и вовсе куда-то исчез, оставив ее в покое.

Оле было приятно думать, что он наблюдал за ней, чтобы проследить до квартиры, выбрать время, когда там никого не будет, и ограбить, но его остановила тяжелая металлическая дверь и надежные замки, а также Вася, после обнаружения незнакомца не оставляющий Олю в одиночестве ни на минуту. Как бы то ни было, непонятная слежка закончилась так же внезапно, как и началась. И если еще около месяца Оля постоянно вертела головой, пытаясь обнаружить странного наблюдателя, то потом расслабилась, а со временем и вовсе забыла о нем.

В ее юной жизни было слишком много хорошего: университет, любимое интересное дело, Вася, друзья, мама, книги, память об отце и его скрипка, бережно хранившаяся в бывшем отцовском кабинете, первая любовь, которая, вопреки маминым надеждам, не проходила, а наоборот, расцветала, становилась все крепче. И помнить о чем-то плохом, тем более мимолетном, не нанесшим вреда и, пожалуй, даже не превратившимся в сформулированную угрозу, совершенно не хотелось.

К разговору с мамой о Васе она, впрочем, однажды все-таки вернулась. Было это год спустя, на третьем курсе, когда Оля неожиданно поняла, что беременна. Вася, узнав о ребенке, обрадовался так, что Оле показалось, будто он сошел с ума. Он прыгал по комнате в каком-то диком танце, издавал гортанные крики, а потом схватил Олю на руки и закружил по комнате.