— В доме Смерти, — произнесла Юханна, и в голосе ее прозвучало блаженство.

— Думаю, тебе надо ехать, — сказал Йон Ханне. — Никто не знает, когда еще удастся вам встретиться с Астрид.

— Неужели все так плохо?

— Да. Возьми с собой девочку, она уже все понимает.

Ханна кивнула. Она была согласна с Йоном.

Рагнар был пока дома, но скоро собирался в последний раз ехать в Фредриксхалл, попрощаться с тетей и Хенриксеном и собрать вещи. Из Фредриксхалла ему предстояло отправиться в Венерсборг и на двенадцать месяцев поступить на службу в Вестьётадальский пехотный полк.

Он был рад, что уезжает из Норвегии. Шел май 1905 года, норвежское правительство настаивало на полном отделении. Если король в Стокгольме будет и дальше препятствовать отделению, то стортинг объявит упразднение королевской власти в Норвегии и унии. В Швеции это называли революцией. Норвежцы спешно усиливали пограничные укрепления.

В газете Бруман прочитал, что шведский народ полон праведного негодования. Но здесь, в приграничных районах, люди в ужасе притаились в ожидании неясного будущего, хотя иногда слышались и язвительные замечания в адрес этих чванливых норвежцев.

Ханна никогда не воспринимала всерьез разговоры о кризисе унии, для этого она была слишком глубоко погружена в свои мелкие житейские заботы. Но, увидев, что приграничные районы кишат солдатами, что их много и в Фредриксхалле, Ханна не на шутку испугалась. Еще больше она испугалась, встретившись с мечущейся, словно птица в клетке, Астрид, которая так сильно нервничала, что не могла спокойно разговаривать. Черная кошка пробежала между нею и рыботорговцем, который теперь возненавидел все шведское.

— Наверное, мне надо уехать вместе с тобой, — сказала Астрид Ханне.

— Чепуха, — отрезал Хенриксен. — Ты теперь норвежка, и Норвегия — твой дом. Если ты боишься войны, то, поверь мне, здесь ты в куда большей безопасности, чем в Швеции.

С Рагнаром он был сух и неприветлив. Он даже свозил свояченицу с ее маленькой дочкой на укрепления в Фредрикстене, чтобы показать, какие они неприступные.

— Отсюда мы будем стрелять по шведским чертям, — сказал он.

Визит продолжался всего два дня. Когда они пересекли границу, Ханна вздохнула с облегчением и сказала Рагнару:

— Не могу понять, как ты мог здесь жить.

— Это было нелегко.

Ханна с удивлением увидела, что сын густо покраснел.

Рагнар коротко переговорил с Йоном Бруманом, прежде чем ехать на юг, в Венерсборг.

— Вам надо обустроить пещеру, отец.

Но Йон лишь грустно покачал головой.

В августе Рагнар получил свой первый краткосрочный отпуск. В то время в Карлстаде шли переговоры, на которых шведы требовали, чтобы норвежцы срыли не только новые укрепления вдоль границы, но также и старые крепости в Конгсвингерсе и Фредрикстене.

— Все, кажется, сошли с ума, — сказал Рагнар, говоря о том, что заграница заодно с Норвегией, что Англия объявила о признании независимости этой страны, а Россия и Франция выразили «серьезную озабоченность» намерениями Швеции в отношении двух старых крепостей.

Именно в тот раз он уговорил семью скрыться в пещере.

Лишь через несколько недель в Карлстаде удалось достигнуть договоренности. Напряженность на линии противостояния исчезла, люди по обе стороны границы с облегчением вздохнули, а консервативная газета, которую читал Бруман, перепечатала статью Яльмара Брантинга, которую тот написал для «Социал-демократа»:

«27 мая 1905 года личной королевской унии между Норвегией и Швецией исполнилось девяносто лет и полгода. То, что происходит сейчас, — это похороны, опись и раздел имущества. Мы должны разделиться и жить как братья».

— Были бы у власти социал-демократы, то к лету все бы успокоилось, — сказал Бруман Ханне.

— Ума у вас нет. Они бы весь народ сделали социалистами!

— Мне думается, что это было бы не так уж плохо.

Ханна несколько секунд пристально смотрела на мужа, прежде чем нашла подходящие слова:

— Так, значит, ты безбожник и цареубийца?

— Кто сказал тебе такую чушь? — спросил Йон и рассмеялся.

Юханна, сидевшая на полу со своей куклой, не забыла эту короткую перепалку.

Не только Йон Бруман все свое свободное время уделял девочке. Привязалась к ней и старая повитуха Анна — она учила Юханну женскому рукоделию и рассказывала ей занимательные истории.

Ханне просто не досталось места в жизни дочери. На долю Ханны выпало учить дочь послушанию и примерному поведению. Мать делала это основательно и немилосердно. Задушевности к отношениям матери и дочери это не добавило.

Юханне было пять лет, когда она научилась читать и писать. Узнав об этом, Ханна сильно переполошилась и расстроилась. Что скажут люди? Она знала, как люди третируют тех, кто отличается от них поведением и развитием. И что будет учитель делать с девочкой, когда она пойдет в школу?

Бруман посоветовал жене укоротить язык. Но все же он понимал, что доля правды в словах Ханны была. Он с симпатией относился к новой учительнице и поэтому пошел к ней и рассказал о Юханне.

Учительница, которая была сама так молода, что еще верила в свое призвание, рассмеялась и сказала, что никаких сложностей с умеющей читать и писать девочкой не будет. Она не самая плохая учительница и найдет чем занять девочку в то время, пока остальные будут учить буквы.

— Она станет чертить и рисовать, — ободрила отца учительница, — а я дам ей книги, которые она будет читать во время уроков.

Йон остался доволен этим разговором. Но и он, и учительница забыли о том, как отнесутся к Юханне другие дети. Девочке было трудно, она оказалась в одиночестве, с ней никто не дружил, ее особость стала причиной множества размолвок и ссор. По округе поползли сплетни, как Ханна и предсказывала.

Но девочка не рассказывала дома о своих школьных неприятностях. Мать могла злиться сколько ей угодно, это Юханна переживет легко, но она не хотела огорчать отца.

Когда Юханне исполнилось семь лет, умерла Анна, умерла без мучений. У нее появились боли в груди, и вечером в субботу Ханна увидела, как повитуха готовит себе болеутоляющее лекарство. Ханна внимательно следила за ее действиями и удивилась количеству белладонны и белены в напитке.

— По-моему, это слишком много, — сказала она.

— Я знаю, что делаю, — отрезала старуха.

Утром они нашли Анну мертвой. Бледная Ханна, оцепенев, склонилась над телом, дети, обступившие кровать, сопели, всхлипывали и шмыгали носами. Йон Бруман стоял поодаль, скорбно смотрел на мертвую Анну, прижав к себе Юханну.

— Теперь она у Бога, — прошептала Юханна, и Йон бросил взгляд на Ханну — примет ли она утешения от ребенка? Но Ханна не заметила его взгляд, она была погружена в свои странные мысли. Но она так никому и не сказала, какое питье приготовила себе старуха накануне вечером.