Всюду восточные кофейни, ресторанчики, магазинчики. В воздухе витают густые ароматы этнических кухонь — и это в восемь утра! Возле газетного киоска два старичка курят кальян.

«Кошмар! Жуть! Что, мать вашу, сделали с моей страной?»

Квартира Генри Сеймура располагалась над магазином мужской одежды, и Ласка сразу поднялся на третий этаж. Постучал.

Дверь открыл сам Сеймур.

Едва увидев старого знакомого, Шейфер усомнился в собственном выборе. С последней встречи — а это было всего лишь несколько месяцев назад — Генри потерял тридцать или сорок фунтов. Роскошные черные кудряшки покинули голову, оставив разрозненные серовато-белые клочки, которые и волосами-то не назовешь.

В общем, Шейфер не без труда признал в этом придавленном жизнью страдальце бывшего армейского приятеля, одного из лучших экспертов подрывного дела. Они вместе воевали во время «Бури в пустыне», когда служили в Двадцать втором полку САС, потом встретились уже наемниками в Сьерра-Леоне. В Ираке их забрасывали в тыл противника с задачей сеять хаос и панику. Ни у кого это не получалось лучше, чем у Шейфера и Сеймура.

Сейчас бедолага выглядел человеком, не способным посеять панику даже в доме престарелых… впрочем, внешность часто бывает обманчивой.

— Итак, ты готов к работе? Дело очень важное.

Генри Сеймур улыбнулся, и Шейфер заметил отсутствие двух передних зубов.

— Надеюсь, самоубийство.

— Вообще-то мысль неплохая, — согласился гость.

Он сел напротив хозяина и рассказал то, что тому полагалось знать. Услышав детали плана, Генри зааплодировал:

— Всегда хотел взорвать Лондон. Ты выбрал того, кого надо.

— Знаю, — сказал Ласка.

В конференц-зале Скотланд-Ярда собралось несколько сотен человек, от полицейских до правительственных чиновников. К нам обратился доктор Стэнли Берген. Низкорослый и полный, лет шестидесяти, не меньше, он, однако, умел заставить слушать себя.

Доктор Берген говорил без бумажки, и ни разу никто из нас даже не посмотрел в сторону. Все присутствующие прекрасно понимали — мы живем взаймы.

— Мы подошли к критической точке и вынуждены ввести в действие план чрезвычайных мероприятий. Люди, которые отвечают за его реализацию, заслуживают доверия.

Итак, вот какими будут наши действия в Лондоне. Если мы получаем какое-либо предупреждение о надвигающейся катастрофе, нам понадобится определенное эфирное время на всех радиостанциях. Это же относится к службам пейджинговой и мобильной связи. Другие, менее эффективные методы, включают в себя громкоговорители, системы громкой связи и тому подобное.

Короче говоря, население будет оповещено, если мы получим предварительное предупреждение. В таком случае по телевидению выступит с обращением специальный представитель лондонской полиции или министр внутренних дел.

В случае нападения с использованием обычного или химического оружия на место происшествия будут незамедлительно отправлены полиция и пожарные бригады. Сразу после выяснения всех обстоятельств пораженный район будет изолирован. Затем пожарные и полиция определят три зоны — горячую, теплую и холодную.

Оказавшиеся в горячей зоне — если там кто-то уцелеет — останутся на месте до прохождения процедуры деконтаминации.[4]

Пожарные и «скорая помощь» расположатся в теплой зоне. Там же будут развернуты пункты деконтаминации.

Холодная зона будет использоваться для размещения следственных групп, командно-контрольных и погрузочных пунктов.

Доктор Берген помолчал.

— Некоторые из вас, вероятно, заметили, что я не употребил слово «эвакуация». Дело в том, что эвакуация такого города, как Лондон, невозможна, если мы не начнем ее сейчас, рискуя спровоцировать Волка.

Нам раздали карты и справочные материалы. Настроение в зале, похоже, упало ниже нуля.

Я просматривал бумаги, когда ко мне подошел Мартин Лодж.

— Приняли звонок от Волка, — прошептал он. — Тебе понравится. Говорит, что ему по вкусу наш план. И еще согласен с тем, что эвакуация бессмысленна и опасна…

Внезапно где-то совсем рядом прогремел взрыв.

Внизу, когда я наконец пробился по лестнице к месту взрыва, царили невероятный хаос и смятение. Знаменитый на весь мир знак Скотланд-Ярда перестал существовать. На месте входа со стороны Бродвея зияла огромная дымящаяся дыра. Повсюду валялся мусор и остатки того, что было черным фургоном.

Начальство уже приняло решение: здание не покидать, всем оставаться на местах. Разумное и по крайней мере смелое решение. В кризисном центре, когда я туда пришел, десятка два человек просматривали видеозаписи камер наружного наблюдения. Одним из них был Мартин Лодж.

Я сел рядом. Опустил глаза и увидел, что у меня дрожат руки.

На экране было видно здание, перед которым прохаживались вооруженные дежурные полицейские. Неожиданно на Кэкстон-стрит появился мчащийся на предельной скорости фургон. Проскочив Бродвей, машина врезалась в возведенный у входа барьер. И тут же последовал взрыв. Правда, звука мы не услышали. Все здание осветилось, словно от иллюминации.

— Наш противник — настоящий террорист, человек решительный и твердо идущий к цели. Он хочет внушить нам, что мы уязвимы. Интересно, что сегодня никто не погиб, если не считать водителя фургона. Может быть, у Волка все же есть сердце.

Лоджу ответил голос с заднего ряда:

— У него нет сердца. У него есть план.

Голос, который я не сразу узнал, оказался моим собственным.

Я работал в Скотланд-Ярде до конца дня и не стал возвращаться в отель, а лег на диване в одном из кабинетов.

В три ночи я проснулся и снова взялся за работу. Срок второго ультиматума истекал в полночь, никому не хотелось даже думать о том, что может случиться потом.

А в семь утра мы — Мартин Лодж, я и еще трое детективов из лондонской полиции — уже мчались в фургончике без опознавательных знаков в некое поместье в Фелтэме, неподалеку от аэропорта Хитроу. Нам даже выдали специальное разрешение на ношение оружия, чему я был рад больше всех.

По пути Лодж объяснил ситуацию:

— Наши ребята уже несколько дней работают в Хитроу и прилегающих районах вместе с парнями из особого подразделения и, разумеется, полицией аэропорта. Один из агентов обнаружил на крыше частного дома подозрительного субъекта с переносной ракетной установкой. За ним установлено постоянное наблюдение. Решено пока не вмешиваться — причины, я думаю, всем понятны, особенно после вчерашнего. Он чего-то ждет, но чего?